Знатностью «тетушка Рут» не уступала Бонхёфферу: она была дочерью графа фон Зедлиц-Трютшлер, ее отец дослужился до поста губернатора Силезии и она выросла во дворце и блистала в кругу столь же титулованных особ, пока в пятнадцать лет не влюбилась смертельно в своего будущего мужа Юргена фон Кляйста. Три года спустя они поженились, и он увез ее из дворца в свое большое, но безнадежно провинциальное имение Кьеков. Брак оказался очень счастливым, оба супруга были набожными христианами пиетистского толка, который из поколения в поколение господствовал в Померании.

Увы, вскоре после рождения пятого ребенка двадцатидевятилетняя Рут овдовела. Она переехала с детьми в городской особняк в Штеттине, предоставив Кьеков умелому попечению управляющего. После Первой мировой войны ее сын Ханс-Юрген привел в порядок дом в Кляйн-Крёссине, одном из примыкавших к Кьекову владений, и обустроил его для матери, а сам с семьей переехал в господскую усадьбу Кьеков. Бонхёфферу предстояло не раз погостить в Кьекове и в Кляйн-Крёссине, там он в 30-е годы работал над книгой «Ученичество», а в 40-е – над «Этикой».

Рут фон Кляйст-Ретцов была женщина яркая, волевая, что-то мямлящие и неуверенные в собственных словах клирики отнюдь ее не устраивали. Высокообразованный, блистательно умный и героически сражающийся за то, во что он верил, пастор Бонхёффер был ей прямо-таки послан Богом. Она всеми силами помогала ему и семинарии в Финкенвальде и ходатайствовала за семинарию перед другими аристократическими семействами региона. В результате большую часть припасов обитатели Финкенвальда получали из соседних поместий, а некоторые выпускники здесь же по соседству занимали должность пастора – все еще действовала старинная система патроната, согласно которой владельцы имений сами назначали священников в церкви, стоявшие на их земле.

В ту пору фрау фон Кляйст-Ретцов занималась воспитанием нескольких своих внуков: шестнадцатилетнего Ханса-Отто фон Бисмарка и его тринадцатилетней сестры Спес, двенадцатилетнего Ханса-Фридриха Кляйста из Кьекова и двух малолетних Ведемайеров из Пэтцига – тринадцатилетнего Макса и его пятнадцатилетней сестры Рут-Алис. В следующем году в Штеттин переехала двенадцатилетняя Мария фон Ведемайер. Дети жили у бабушки в штеттинском особняке, а по воскресеньям она отвозила их в Финкенвальде послушать проповедь замечательного молодого пастора. Начиная с осени 1935 года Бонхёффер ввел практику еженедельных воскресных служб в часовне Финкенвальде, на которые приглашались все желающие. Фрау фон Кляйст-Ретцов с энтузиазмом откликнулась на приглашение послушать проповедь Бонхёффера, и еще важнее ей было привести на проповедь внуков. Рут-Алис вспоминала:

...

Рут фон Кляйст-Ретцов перенимала у Бонхёффера не только духовную дисциплину: в возрасте семидесяти лет она взялась за изучение древнегреческого языка, чтобы читать Новый Завет в подлиннике. Она не собиралась упускать ни малейшего преимущества, какое могла получить от общения с пастором, и даже уговорила его подготовить к конфирмации четверых ее внуков: Спес фон Бисмарк, Ханса-Фридриха фон Кляйст-Ретцов, Макса фон Ведемайера и его сестру. Бонхёффер чрезвычайно серьезно отнесся к этому поручению, побеседовал с каждым из подростков и с их родителями. В итоге он предложил конфирмовать лишь троих, а двенадцатилетнюю Марию счел еще недостаточно взрослой для столь важного в жизни события.

В Бонхёффере «всегда чувствовалась сдержанность, некоторая отстраненность», – утверждала Рут-Алис, но он был неотразимо убедителен, когда читал проповедь. «Присутствуя на его проповеди, мы видели перед собой молодого человека, полностью захваченного Богом», – вспоминала она. Молодежи, чьи родители и бабушки с дедушками категорически противостояли нацизму, нелегко было сориентироваться в жизни, и тут им помогли Бонхёффер и Финкенвальде. «В ту пору, – вспоминала Рут-Алис, – нацисты маршировали по улицам, твердя: «Будущее принадлежит нам! Будущее – это мы!» – и мы, дети, росшие в сопротивлении Гитлеру и нацизму, слыша это, недоумевали: «А где же наше будущее?» Но в Финкенвальде, когда я услышала, как проповедует этот захваченный, охваченный Богом человек, я поняла: «Вот наше будущее»331.

Назначение Бонхёффера главой семинарии Исповеднической церкви в Финкенвальде усложнило отношения Бонхёффера с самой Исповеднической церковью. Он превратился в громоотвод, притягивавший к себе все конфликты, как внутри Исповеднической церкви, так и вокруг нее. В 1936 году его деятельностью заинтересовались уже и нацисты.

Писание говорит, что вера без дел мертва, что вера есть «свидетельство невидимых вещей». Бонхёффер понимал, что некоторые вещи видны лишь очам веры, но от того они не менее реальны и истинны, чем те, которые доступны физическому зрению. Однако зрение веры имеет и этический аспект: нужно еще пожелать открыть глаза, чтобы увидеть преследование евреев, и даже увидев, нужно сделать еще один совсем даже не легкий выбор: поступать ли в соответствии с тем, чего требует Бог.

Бонхёффер старался видеть то, что показывал ему Бог, и действовать в соответствии с Его желанием. Это и есть призвание ученика, христианская жизнь в послушании, и она дается дорогой ценой – в том числе и поэтому многие пугались и предпочитали зажмурить духовные очи. Такая жизнь – антитеза «дешевой благодати», которая не требует ничего кроме простого и нетрудно дающегося интеллектуального согласия (о такого рода благодати Бонхёффер писал в «Ученичестве»). Бонхёффер был «человек, производивший впечатление совершенной цельности, – так отозвался о нем один из обитателей Финкенвальде. – Это был человек, чья вера совпадала с мыслями, а дела – с верой»333.