Феонил не мог отвести взгляда от этого безумия. Ни чувств, ни мыслей. Даже страха не осталось.

Наконец Шанни изломанными, израненными руками стала торопливо выворачиваться из лохмотьев продранной дханты. Испачканная кровью, ее кожа казалось особенно бледной. Жалкое, изможденное тело. Тонкие полосы ребер. Стянутый живот. Пояс с травами. Девушка пыталась снять его. Возилась непокорными руками с неестественно изгибающимися пальцами. Так и не управившись с поясом, стала сдергивать завязки с самих мешочков.

– Нет… – из забытья прошептал Феонил.

Шанни высыпáла травы.

– Не делай этого…

Опустошала один мешочек за другим. Травы мешались с кровью и мелким сором.

– Прошу…

Когда все травы оказались в одной куче, Шанни замерла. Набиралась сил. Боль окончательно ее оглушила. Перекатилась на живот. Подползла. Стала жадно, ударяясь зубами, заглатывать смесь. Давилась. Глотала. Водила лицом по шершавому камню. Обдирала губы, десны. Когда трав почти не осталось, в последний раз провела окровавленным языком, приподняла голову и стала тяжелыми, хлюпающими ударами биться лицом о твердую поверхность пола. Сминая нос, рассекая брови, ломая зубы. Потом издала утробный, захлебывающийся хрип – и замерла.

– Нет… – пробормотал Феонил.

Из его глаз текли слезы. Он ничего не мог поделать. Только крутил головой из стороны в сторону. И неотрывно смотрел на Шанни.

Противоядия не осталось, а с ним – последней надежды на спасение.

Следопыт понял, что теперь для него не имела значения ни рана над ключицей, ни книга Нитоса, в которую мы с Тенуином безуспешно вносили все новые и новые записи.

– Попробуй это. – Тенуин протянул мне листок с очередным вариантом.

– Постой. – Я качнул головой.

Прислушался к шелесту дождя на улице. Духота отступала. Хотелось скорее выйти из дома. Снять цаниобу. Распахнуть себя навстречу освежающему дыханию влаги. Забыться в однообразном грохоте прозревшей грозы.

– Нельзя останавливаться.

– Тен… Постой. Я пытаюсь понять. Мы все делаем не так. Мы что-то упускаем…

– Думаешь, мы ошиблись с книгой?

– Нет… Тут все верно. Вспомни, старуха сама сказала, Шанни проследит, чтобы «начертанное стало явью, что корень обрублен». И она действительно дала нам подсказку.

– Начертанное стало явью…

– Так что с книгой мы не ошиблись. Но то, что мы пытаемся записать, – неверно. «Закрыть дверь, чтобы она никогда не открылась». Заметь, Азгалика просила именно закрыть дверь. Не обвалить, не сжечь, не заложить кирпичом. Просто закрыть… Мы в чем-то ошиблись…

Я встал из-за стола. Прошелся вдоль книжных шкафов. Рассеянно оглядел корешки старых книг. Опять прислушался к волнистым порывам ветра, к влажной поступи дождя. Он заглушал городской шум.

Я закрыл глаза. Представил, что ливень выхлестывает по моему телу. Забирает тревоги, растворяет в себе всю эту бессмысленную, напрасную суету. «Я лишь песчинка против бури, сметающей планеты».

– Мы пытались ее сжечь, залить хлорисом, изрубить топором, но это глупо, – продолжал я вслух. – Ведь там, между дверями, пустота. Там нет ни огня, ни настоек, ни оружия. Там нет ничего, кроме пустого пространства и одинокого стола. Ведь и комнаты наверняка появляются с приходом нового гостя, ведь это комнаты сознания. Значит… Закрыть дверь… Закрыть комнату… Закончить эту безумную историю… Историю, которую пишет Нитос. Уже двенадцать лет… Постой! – Я резко повернулся к Тенуину. – А если… А что, если мы все усложнили? Знаешь… отец часто говорил: «Ум играет с нами странные шутки. Заставляет искать сложные ответы там, где нужен простой. И порой десятку взрослых не решить задачу, с которой без труда справится ребенок. Это стремление все усложнять однажды приведет нас к гибели – в день, когда потребуется сделать последний, самый простой и самый ответственный выбор».

Я замер возле отопительного углубления в стене. Рассеянно посмотрел на пустую латунную поленницу.

– Ну как? – К нам в очередной раз заглянул обеспокоенный Громбакх.

– Мы должны просто закрыть книгу! – вскрикнул я, еще не до конца уверенный в своей догадке.

– Понятно… У вас тут веселуха, – буркнул охотник.

– Закрыть дверь. Закрыть книгу. Закончить историю. Сделать то, что должен был сделать Теор. Не убивать отца. Не выжигать из себя. Нет. Просто закрыть его историю. Оставить внутри, позволить ему там жить, но пойти дальше. Оставить эту книгу в прошлом. Пусть себе стоит на книжной полке, пусть напоминает своим корешком о том, через что мы прошли. Ведь мы все так и живем – в окружении корешков прожитых и закрытых книг. Так просто…

– Мозги не забудь прополоскать. – Гром понял, что мы еще не закончили, и, недовольный, ушел.

Я вернулся к столу. Схватил листок. Принялся неспешно выводить новую запись. Перечеркивал отдельные слова. Потом – целые строки. Наконец вычеркнул весь абзац. Начал заново. Перечитал. Остался недоволен. Смял листок. Взял другой. Заторопился, пустил чернильную кляксу. Со злостью смял и второй листок. Взял третий. Закрыл глаза. Постарался успокоиться, привести мысли в порядок. Прислушался к дождю за стенами дома. И написал: «Устав от долгого труда, перо отбросил Нитос. Захлопнул книгу, застегнул. Продел сквозь петли ремешок, стянул его негнущимся узлом. Последний вдох, последний выдох. Дверь закрыта. Ратуша забыла смерти, гниль и чернота исчезли вместе с памятью о том, что здесь случилось».

Когда Тенуин перевел эти строки, я застыл с занесенным пером.

– Что-нибудь не так? – спросил следопыт.

– Ты не думал, что мы… если мы закроем дверь, ведь это освободит все, что сейчас живет в Лаэрноре?

– Думал.

– А что, если Пожиратель – это вроде как естественная защита? Что, если это правильно, когда вырожденный город закрывается?

– Не все вырожденные города закрываются.

– Ну, значит, именно такие.

Я ждал, что Тенуин будет спорить. Скажет, что это дело кромешников, и, если Лаэрнор откроется, они сами с ним разберутся, что нам нужно думать о собственной жизни и не гадать, как все сложится потом. Но следопыт промолчал. Не сказал ни слова.

– Ладно… – вздохнул я. – Там разберемся.

С удвоенной кропотливостью перенес каждый штрих ворватоильских букв. Поставил последнюю точку и замер. Затаив дыхание, следил за тем, примется ли на странице новая запись.

Слова остались четкими. Чернила не выцветали. Но я не торопился ликовать. Склонился над книгой. Ждал. Не сразу заметил, что в библиотеке стало по-вечернему темно. Дождь стих. Вместо шума грозы – голоса. Кто-то ломился в прихожую, но сейчас меня это не беспокоило. Тенуин отскочил к двери. Вышел в зал.