К тому времени, когда выяснилось, что Брендан Хьюз точно знал об исчезновении МакКонвилл, он сам уже умер. Но Долорс Прайс еще была жива. Когда в 2010 году газета «Санди лайф» опубликовала статью, МакКонвиллов потрясло, насколько свободно Прайс говорит о своем участии в операции, которая так много лет считалась тщательно охраняемым секретом. Майкл, жаждущий информации, через посредников передал Прайс, что хотел бы с ней встретиться. Но ответа от нее он не дождался. Хелен, услышав эту историю, бросила злой вызов властям: «Арестуйте эту парочку – Адамса и Прайс, – сказала она. – Как отвратительно, что люди, причастные к убийству моей матери, все еще ходят по улицам». Хелен понимала, что резидент Шинн Фейн и его оппонент, сделавший чистосердечное признание, возможно, сами «не нажимали на курок». Но они виноваты «точно так же, как те, кто это сделал».

Следующей весной, одним прохладным ясным утром, Эд Молони находился у себя дома в Ривердейл – районе Бронкса, когда вдруг раздался тревожный звонок. Бостонский колледж только что вызвали повесткой в суд. Министерство юстиции США, согласно договору с Соединенным Королевством о взаимопомощи, получило официальный запрос от Полицейской службы Северной Ирландии. В повестке содержалось требование оказать помощь властям «в отношении предполагаемого нарушения законов Соединенного Королевства, а именно убийства». В частности нужно было выдать «оригиналы пленок всех интервью Брендана Хьюза и Долорс Прайс».

«Если говорить о правовом статусе и конфиденциальности, то я всегда склонялся к полной конфиденциальности и полной защите, – сказал Мэкерз. – Именно это и стало единственной причиной помещения их в американский университет!» Создатели Бостонского проекта собрали срочное телефонное совещание, чтобы обсудить ситуацию с повесткой. К Мэкерзу и его жене Кэрри (в пригороде Дублина) присоединились Эд Молони (в Нью-Йорке), Уилсон МакАртур, который проводил интервью с лоялистами (в Белфасте), а также Том Хэки и Боб О’Нейлл в Бостонском колледже. Хэки объявил, что говорил с президентом колледжа Уильямом Лихи, и тот заверил его: «Мы не позволим давить на своих интервьюеров и не дадим интервью».

Мэкерз и Молони находились в состоянии паники. В течение многих лет они занимались архивом устной истории и представить себе не могли, что британские власти могут серьезно настаивать на выдаче записей. Сама мысль об этом казалась нелепой: еще несколько месяцев назад британское правительство вместе с правительством Ирландии вверили массу важной документации, связанной с процессом разоружения в период после Смуты, Бостонскому колледжу, понимая, что она будет опечатана на 30 лет. Могли ли чиновники из того же самого правительства сейчас реально требовать применить санкции к тому же самому университету?

Администрация Бостонского колледжа консультировалась с юристами, однако до сих пор университету было не ясно, как реагировать. Во время совещания Хэки и О’Нейлл вели себя спокойно и уверяли остальных в безопасности. Однако Мэкерз выразил опасение, что Бостонский колледж может в результате подчиниться требованию и выдать пленки, и тогда интервьюеров и бывших бойцов, поделившихся своими тайными историями, могут просто «подвесить за ноги».

Молони разделял его опасения, и в качестве определенной страховки от негласной передачи материалов он решил обратиться к общественности. Он связался с «Нью-Йорк таймс» (The New York Times), и там вышла передовая статья под названием «Суд требует секретные архивы ольстерских беспорядков». Он также поговорил с газетой «Бостонский глобус» (The Boston Globe), заявив в интервью, что у Бостонского колледжа может не остаться иного выбора, как «испортить» пленки, прежде чем передать их властям. Молони и Мэкерз считали, что на карте стоит ничуть не меньше, чем принципы свободы слова и научных исследований и что чем больше публика узнает о деле, тем с большей долей вероятности Бостонский колледж поступит правильно. Однако Хэки отругал Молони за то, что тот обратился к прессе, предварительно не проконсультировавшись с администрацией. И он говорил, что угроза уничтожения архива – это «чересчур».

Никто в группе не знал, что привело к такому внезапному требованию о выдаче интервью, но у Молони было подозрение на этот счет. Полицейская служба Северной Ирландии на бумаге стала новым учреждением, но копы, в которых превратились констебли, были все теми же. На протяжении десятилетий люди из Корпуса королевских констеблей воспринимали Джерри Адамса как своего главного антагониста, главу военизированных формирований, которые убили почти три сотни полицейских за время Смуты. Многие старые работники новой полиции потеряли близких – коллег-копов, друзей детства, отцов и знали, что это дело рук ИРА. Сейчас они понимали, что за океаном, в Бостонском колледже, существует архив, состоящий из свидетельств бывших подчиненных Джерри Адамса, и что эти секретные интервью могут обеспечить доказательства, десятилетиями скрытые от британских властей: доказательства, которые помогут упечь Адамса в тюрьму не только за членство в ИРА, но и за убийства.

«Сейчас начнется вендетта, – сказал, соглашаясь с Молони, Томас Хэки на телефонной конференции. – Они наизнанку вывернутся, чтобы найти, как прижать к ногтю человека вроде Джерри. – И он добавил: – Будь я проклят, если они не собираются использовать архивы для предъявления ему обвинения. Это совсем не то, ради чего мы все затевали». Голос Хэки звучал твердо. Но когда он и Боб О’Нейлл начали расспрашивать о деталях проекта, Молони в этих вопросах увидел намек на то, что Бостонский колледж, возможно, настроен не так решительно, как Хэки пытается это показать. Они также интересовались конкретными гарантиями, которые МакИнтайр и Уилсон МакАртур давали во время проведения интервью. Что именно обещали интервьюированным относительно конфиденциальности? Перед беседами с лоялистами МакАртур говорил, что он дает им «железобетонные» гарантии соблюдения секретности. Их свидетельства не покажут никому, никто даже не узнает, что они участвовали в проекте, до самой их смерти. МакАртур напомнил Хэки и О’Нейллу, что сами использовали это слово – железобетонные, – когда начался первый разговор об архиве, то есть десять лет назад. Встречаясь с конкретными участниками, МакАртур уверял их, что всей организацией занимается «Официальный совет Бостонского колледжа».

Оказалось, что это не совсем правда. Когда в начале 2001 года Эд Молони готовил контракты для подписания с участниками, он отправил несколько предварительных документов Бобу О’Нейллу, заметив при этом: «Возможно, вы захотите сначала показать их вашим юристам». На следующий день О’Нейлл ответил ему, что он работает над формулировками контрактов и всем занимаются университетские юристы. А затем оказалось, что он ничего такого не делал. Адвокат, вероятно, сказал ему, что контракты нужно уточнить, так как никакие гарантии конфиденциальности не могут защитить архивы от судебного постановления. Договор, который в итоге был подписан с каждым участником, не содержал таких разъяснений, и ни один юрист Бостонского колледжа никогда не читал окончательные соглашения.

Хэки закончил телефонную конференцию на оптимистической ноте, будто мужчины стали плечом к плечу и единой командой ринулись в бой. Они еще обменивались электронными сообщениями, но это был последний раз, когда Хэки или О’Нейлл говорили с кем-либо из участников Белфастского проекта. К концу мая Бостонский колледж выдал интервью Брендана Хьюза на основании того, что Хьюз мертв, и многое из его устной истории уже было опубликовано в книге Молони. Однако если «Голоса из могилы» были тщательно отредактированы, так чтобы скрыть определенные моменты из соображений безопасности или законности, то сами записи и пленки Хьюза такой редактуре не подвергались. Узнав, что полицейская служба Северной Ирландии завладела материалами, Молони пришел в ярость. «Сейчас у властей есть информация, позволяющая им действовать, – написал он в электронном сообщении Хэки. – Держу пари, что команды юристов уже работают в здании Британского правительства, чтобы найти способы заставить Бостонский колледж раскрыть имена других возможных участников».