заставила многие компании экспериментировать с новыми технологиями и схемами работы и искать более эффективные бизнес-модели (то самое шумпетерское «созидательное разрушение»). Например, производительность труда в розничной торговле подскочила почти на 8 %. Резкий рост выработки на одного работника также отражает изменение структуры рабочей силы. В отличие от периодов прошлых восстановлений, нынешнее было более стремительным и энергичным. За четыре квартала объем производства вырос более чем на 12 %. И понятно благодаря чему — огромным государственным вливаниям. США и Китай идут впереди, но то же самое относится и к экономике Великобритании и других развитых стран, везде беспрецедентная щедрость государства позволила вроде бы на удивление быстро оправиться от последствий пандемии. Есть, правда, и экономисты, опасающиеся, что радость преждевременна. Во-первых, новые штаммы коронавируса могут в любой момент опять затормозить экономическую активность. Во-вторых, говорят скептики, разве бывает бесплатный сыр? За всё и всегда приходится рано или поздно платить, и эта невиданная безоглядная щедрость не может быть исключением.

Несмотря на повышение темпов роста, уровень мирового ВВП в 2021 году, как ожидается, будет на 3,2 % ниже прогнозов до пандемии, а ВВП на душу населения во многих развивающихся странах с формирующимся рынком будет оставаться ниже пиковых показателей до пандемии. Доход на душу населения, потерянный в 2020 году, не будет полностью возмещен к 2022 году примерно в двух третях развивающихся стран. Ожидалось, что к концу 2021 года около 100 миллионов человек вновь окажутся в условиях крайней нищеты. Эти негативные последствия сильнее всего ощутят на себе наиболее уязвимые группы населения — женщины, дети, неквалифицированные работники.

Но при этом главный определяющий признак новой эпохи все же это именно ошеломляющие масштабы государственных заимствований и, казалось бы, безграничный потенциал для их дальнейшего роста. Уже на первом этапе, когда писалась эта глава, богатые страны намеревались занять около 17 % от их совокупного ВВП, чтобы финансировать расходы на четыре с лишним триллиона долларов и сокращение налогов — все подается как главная мера для поддержки экономики. В американском Конгрессе обсуждался еще один, дополнительный пакет расходов. Европейский Союз договорился о стимуле в 750 миллиардов евро, беспрецедентным образом финансируемом за счет общих заимствований. А ведь недавно такого и представить себе было нельзя. Откуда же возьмутся все эти невиданные суммы, от которых даже у экономистов глаза на лоб лезут? Из двух источников — наращивания государственного долга и старого доброго печатного станка (хоть его работа все чаще принимает нынче форму так называемых количественных смягчений — см. Глоссарий). На каком-то этапе придется начать думать и о существенном повышении налогов, но в момент, когда экономика еще пребывает в стадии глубокой заморозки, это не кажется актуальным. Трудно избежать вывода, что такая небывалая щедрость должна вскоре обернуться возвращением старого, почти уже забытого «золотым миллиардом» зла — высоченными темпами инфляции. Инфляция — inflation — теоретически означает «расширение, раздувание», и ее иногда сравнивают с процессом надувания воздушного шара. Если вы дуете слишком слабо, шар выглядит вялым и морщинистым и никуда не полетит, подуете слишком сильно, и он может лопнуть. Инфляция работает в экономике хорошо, пока она устойчива и держится в умеренных масштабах. На Западе так и было большую часть второй половины ХХ века, инфляция была доброкачественной и дала здоровую, последовательно растущую экономику и рост уровня жизни для большинства. Но бывали и кризисные вспышки. В начале 80-х ее приходилось душить высокими процентными ставками. Экономика нулевых росла, надувалась слишком быстро — не как воздушный шарик, а как пузырь, который не мог не лопнуть. К 2008 году экономисты-подхалимы, хотевшие угодить растущим рынкам, придумали новый термин: «иррациональное изобилие». Идея на этот раз состояла в том, что в условиях низкой инфляции и дешевого кредита рынки акции могут расти чуть ли не до бесконечности. Странно, иррационально? Ничего страшного, растем себе и растем, и срываем куши, и выплачиваем себе и брокерам сумасшедшие бонусы. Всем известно, что эта красота кончилась. Ведь главный, классический принцип работы центробанков — так называемое инфляционное таргетирование (см. Глоссарий), то есть назначение определенной, оптимальной величины годовой инфляции и затем подгонка под нее процентных ставок. Но после кризиса 2007–2009 годов инфляция держится на удивительно низком уровне, и стало казаться, что такое положение теперь на веки вечные. Инфляции можно было больше не бояться, встряхнуть экономику после посткризисной спячки пытались с помощью все более низкого уровня процентных ставок, они стали приближаться к нулю, а в некоторых случаях и вовсе дошли до отрицательных величин, а заставить еле плетущуюся экономическую клячу скакать все не удавалось. Пытались подхлестнуть ее с помощью другого инструмента — уже упоминавшегося количественного смягчения (см. Глоссарий). Но экономическая активность все еще находилась в состоянии застоя. И тут-то и грянул коронавирусный кризис, который все перевернул. Теперь, похоже, конъюнктура радикально поменяется, и, скорее всего, главной проблемой может снова оказаться инфляционный разогрев.

Высокая инфляция — скверная штука, она больно бьет по бедноте, пенсионерам, всем, кто живет на сбережения, и в конечном итоге подрывает доверие общества к государству и финансовой системе. Я уже цитировал бывшего главу Федеральной резервной системы США Алана Гринспена, назвавшего инфляцию «беспощадным прокурором», конфискующим людские средства к существованию. Ужасное ощущение: только что вы и ваша семья вели достойный образ жизни, может, и не роскошествовали, но не знали нужды. И вдруг ваши доходы уже не могут обеспечить вам прежнего уровня жизни, вам грозит чуть ли не нищета. Какие там отпуска на теплых островах, к которым вы привыкли, какая там новая машина, какие экзотические фрукты к завтраку; лишь бы не остаться голодным.

Но кому война, а кому мать родна. Инфляция снижает реальную стоимость долга — и это делает ее особенно привлекательной в то время, когда правительства и корпорации во всем мире набирают долги, как будто никакого завтра не существует. В Великобритании, например, экономисты прогнозировали, что в 2020 году государственный долг составит 370 миллиардов фунтов стерлингов, а к 2021 году достигнет 100 процентов ВВП. Подобные уровни еще недавно считались совершенно неприемлемыми. Такая же картина в США и ЕС, где приостановили действие Маастрихтских правил, по которым государства Европы не должны были допускать дефицита бюджета больше трех процентов и обязаны были удерживать госдолг на уровне не выше шестидесяти процентов ВВП. И вот уже становится популярной идея, что мы сможем решить долговую проблему, позволив инфляции съесть значительную часть реальной стоимости долга. Но есть ли шанс вернуться к нашим старым инфляционным привычкам? Мнения разделились. С одной стороны, монетаристы подсчитали, что денежная масса вырастет в годовом исчислении на двадцать и более процентов, и не видят возможности избежать пропорционального роста цен на потребительские товары. В конце концов, разве не считается