– Ты выживешь, – сказал ему однажды Тапа, по обыкновению гыгыкнув. Как правило, на прииск попадали здоровые мужики, и все равно многие мерли, не выдержав работы, – чаще всего в первую же зиму. Арапон выдержал и первый год, и второй. Бесило лишь сознание: он, вор, унижает себя тяжелой работой! На обычной каторге он сумел бы поставить себя, и никакой Тапа не помешал бы ему в этом, если только жизнь ему дорога, но как бороться с самим дьяволом? Как?!

Летающая лодка появлялась когда раз в две недели, а когда и чаще. Однажды дьявол не показывался целый месяц, и каторжники, вскрыв с позволения Тапы резервную кладовку, уже подъедали последнюю крупу, когда он появился вновь. Как обычно, летающая лодка забирала золото, оставляя взамен продовольствие и иногда новых каторжников, скованных, сонных и в стальных ошейниках. К общему удивлению, с некоторых пор среди новичков стали преобладать марайцы, и ни Тапа, ни сами новички не могли объяснить – почему? Не дьявола же об этом спрашивать…

Хотя насчет дьявола Арапон последнее время пребывал в большом сомнении: и впрямь ли дьявол этот смуглый и крючконосый? А может, все-таки человек? Кто признал бы в нем дьявола, если бы он не летал по небу в своей воздушной лодке?

Но ведь и Арапон летал в ней однажды…

Порой от мыслей начинала болеть голова, да так, что однажды Тапа, заметив, что Арапон невнимателен на промывке, дал ему понюхать волосатый кулачище. Самое же неожиданное случилось, когда вода в речке еще обжигала по-зимнему, но снег с берегов уже сошел.

Летающая лодка прибыла не в срок. Вместе с дьяволом из нее вышел обросший густым волосом, как любой из каторжников, одетый в звериные шкуры плотный человек, очень похожий кое на кого… Если бы не дикий вид – ну вылитый Барини, князь Унгана! И явно не каторжник: не скован, без ошейника… Оглянулся, любопытствуя, и побрел к речке.

Как бы случайно подобравшись поближе к дьяволу, надменно ронявшему слова, и почтительно внимавшему ему Тапе, Арапон уловил чутким ухом:

– Работой не занимать, разве что сам захочет, кормить без отказа, построить отдельную хижину, мешать работе не позволять. Станет буйствовать – связать и запереть, но все равно кормить. Башкой за него отвечаешь.

Тапа кивал, кланялся и прижимал волосатую лапу к сердцу. Будет, мол, исполнено.

С этой минуты все мысли Арапона переключились на другое. Кто этот… каторжником его не назовешь… ну, допустим, гость? Неужто сам Барини? Или князю настолько надоели покушения, что он завел себе двойника, а тот проштрафился, да и угодил в эти края? Обе версии выглядели неправдоподобно. По словам марайцев, Барини терпел неудачу за неудачей, однако если он окончательно разбит и потерял Унган, то его просто убили бы на месте либо заморили бы в темнице, вот и вся недолга. А если это наказанный за что-то двойник, то, во-первых, от ненужных более двойников сильные мира сего избавляются иначе, а во-вторых, с какой стати он на особом положении? Каторжников везут сюда, чтобы они подыхали и добывали золото, а ведь от этого типа, поди, не дождешься ни того, ни другого…

Ничего не было понятно, но Арапон ощутил нюхом: с этим новичком, кем бы они ни был, надо сблизиться во что бы то ни стало. Привилегии есть привилегии. Бывает, из чужих привилегий легче извлечь пользу, чем из своих.

А если этот гость не навсегда здесь, а лишь на какой-то срок?!

И зажглась надежда – пока что безумная и смутная. Только бы этот хмырь, Барини он или нет, когда-нибудь выбрался отсюда! Уж кто-кто, а Арапон не таков, чтобы не вцепиться в него, как клещ! Арапон будет очень полезен гостю, и гость поймет это! И тогда…

Два дня Арапон, до мельтешения в глазах следя за промывкой породы, успевал оглядываться: что-то там поделывает гость? Гость бездельничал: то равнодушно наблюдал за строительством своей персональной хибары, то бродил по окрестным холмам, не удаляясь, впрочем, далеко, а то сидел без движения на речном берегу выше мест добычи, наблюдая за игрой чистых, не загрязненных мутными потоками струй. По всему было видно: гость приходит в себя.

Лопату бы ему в руки да загнать пинками в речку – там бы он живо пришел в чувство!

Но Арапон имел терпение. Дважды он дружелюбно улыбнулся гостю, когда тот с отрешенным видом проходил мимо, и не прогадал: на третий день гость заинтересовался промывкой породы и выбрал для этого именно лоток Арапона, а не чей-нибудь еще.

В добрый час!

Грязная жижа из промывочного желоба стекала в хрустальные воды, и желто-коричневый хвост далеко тянулся по течению, постепенно расползаясь и смешиваясь с такими же хвостами от других желобов. Стайки быстрых темноспинных рыбок держались от хвостов подальше. В желобе поблескивали золотые крупинки.

Барини работал – столько, сколько сам хотел. Носил ведрами воду, черпал речные наносы, забираясь по колено в ледяную воду, учился промывке. Один раз спросил: почему бы не построить для черпания породы несложное механическое приспособление вроде ковша с блоками на выносной стреле типа колодезного журавля? Почему, почему… Тапа растерялся, не найдясь с ответом, и Барини не настаивал. Потому что каторга, вот почему. Куда проще добавить рабочей силы, чем мудрствовать – может, еще и попусту.

Еще год назад ему было ясно, что Отто врал насчет исчерпания прииска и закладки нового рудника. Не было никакого нового рудника, и не нужен он был. Золотая речка давала достаточно металла, чтобы оплатить любую политическую или военную авантюру по ту сторону Туманных гор. Правда, из речного аллювия, перелопаченного дважды и трижды на протяжении пяти-шести тысяч шагов вверх по течению и на столько же вниз, теперь удавалось извлечь сущие крохи золота, но ведь оставалась еще вся река! И не только река. Когда Тапа, мужик зверохитрый, но напрочь лишенный фантазии, брякнул однажды, что надо-де строить новые хижины километрах в десяти выше по течению, потому что не дело это – терять время на хождения туда-сюда, Барини ничего не сказал. Он лишь присмотрелся к местности, после чего киркой и заступом вырыл шурф шагах в ста от реки. На глубине человеческого роста обнаружился слой сцементированного гравия с крупицами золота. Сделав одну промывку, Барини высыпал в заскорузлую ладонь обомлевшего Тапы две-три унции золотой крупы и маленький, с лесной орех, золотой самородок.

– Раньше река текла там, – указал он взглядом и больше ничего не сказал.

Тапа возликовал, остальным каторжникам было все равно, где горбатиться, а прилетевший дней через десять Отто широко улыбался, сыпал прибаутками и преувеличенно расхваливал таланты друга-приятеля:

– Голова! А я вот не додумался. Тебе бы маркшейдером быть, честное слово!

Мне бы в игре быть, подумал Барини, но не произнес этих слов. К чему? И без того было видно, что Отто пытается ластиться, как нашкодивший кот. Придет время – он уломает твердокаменного Мориса, и дуэт вновь превратится в трио. Так он думает. Дьявол всегда при деле, пророк тоже… ну и Тольке дадим какую-нибудь работу. Мол, все мы люди, все мы человеки, а разве один человек не способен понять другого? Ради общего дела! Ради великой цели! Да черт побери, не вредитель же Толька Баринов, поймет!..