Кровь. Кровь. Кровь. Кости словно белые поломанные прутики.Сухожилия словно белесые шпагаты, вырывающиеся из-под кожи, раздираемойогромными, ощетинившимися лапами и острыми зубами. Ужасный звук разрываемоготела и крик – бесстыдный и ужасающий в своем бесстыдстве. В бесстыдстве конца.Смерти. Кровь и крик. Крик. Кровь. Крик…

– Иоля!!!

Нэннеке с невероятной при ее комплекции скоростью припала клежащей на земле, напрягшейся, сотрясаемой конвульсиями девушке, придерживая ееза плечи и волосы. Одна из послушниц остановилась словно громом пораженная,другая, более скорая, опустилась на колени в ногах Иоли. Иоля выгнулась дугой,раскрыв рот в беззвучном крике.

– Иоля! – кричала Нэннеке. – Иоля! Говори!Говори, детка! Говори!

Девушка напряглась еще сильнее, закусила губу, тонкаяструйка потекла по ее щеке. Нэннеке, покраснев от усилия, крикнула что-то, чеговедьмак не понял, но его медальон рванул шею так, что он непроизвольнонаклонился, согнутый, придавленный невидимым грузом.

Иоля застыла.

Лютик, бледный как полотно, громко вздохнул. Нэннекеподнялась с колен. С трудом. Медленно.

– Заберите ее, – бросила она послушницам. Их былоуже больше, они сбежались, серьезные, изумленные и молчаливые.

– Заберите ее, – повторила жрица. –Осторожно. И не оставляйте одну. Я сейчас приду.

Она повернулась к Геральту. Ведьмак стоял неподвижно, теребяповодья вспотевшей рукой.

– Геральт… Иоля…

– Молчи, Нэннеке.

– Я тоже это видела… Мгновение. Геральт, не уезжай.

– Я должен.

– Ты видел… видел это?

– Да. Не в первый раз.

– И что?

– Нет смысла оглядываться назад.

– Не уезжай, прошу тебя.

– Я должен. Займись Иолей. До свидания, Нэннеке.

Жрица медленно покачала головой, хлюпнула носом и вытерларукой слезу резким, отрывистым движением.

– Прощай, – шепнула она, глядя ему в глаза.