Отсюда — разнобой в летописных датах похода: главка о начале Русской земли привязывает поход к 852 г., ошибочно посчитав этот год началом царствования Михаила. Описание похода помещено под 866 г. (конец царствования Михаила). Причем составитель ПВЛ явно заменил именами Аскольда и Дира собственно русь, ибо глагол, обозначающий поход, поставлен в единственном, а не в двойственном числе: «Иде Аскольд и Дир на греки» (хронографу неизвестны были имена предводителей похода). Этот разнобой послужил источником представлений о нескольких походах руси на Царьград в середине IX в. (см. Творогов 1992).

Как уже предполагалось (глава II), текст об Аскольде и Дире был сконструирован летописцем, знавшим их имена по киевским урочищам — сохранившимся могилам; их имена «всплывают» в ПВЛ лишь в контексте рассказа о захвате ими Киева. Текст НПЛ бессвязен: варяги Аскольд и Дир приходят в Киев неведомо откуда до призвания князей и «нарекостася князема», комментирует новгородский летописец свою конструкцию, чтобы объяснить последующий пассаж, в котором Олег и Игорь обвиняют двух варягов в узурпации княжеской власти. А. А. Шахматов стремился усмотреть в войске Аскольда и Дира «полчища» тех скандинавов, которые и были исконной русью, обосновавшейся в Киеве до призвания варяжских князей в Новгород. Но в НПЛ, на которую опирался Шахматов как на Начальный свод, Аскольд и Дир названы варягами, а не русью. Эта безосновательная гипотеза послужила основой для многочисленных дальнейших конструкций, представляющих «Аскольдову Русь» южной (киевской) предшественницей новгородской Русской земли и т. п. (см. во Введении о ранней конструкции Яна Длугоша; ср. многочисленные попытки реконструировать южный Русский каганат IX в. и т. п.).

Зачем составителю ПВЛ нужно было превращать персонажей, погребенных под киевскими курганами, в «мужей» Рюрика? Уже предполагалось, что династии киевских правителей, захвативших город и расправившихся с Аскольдом и Диром, нужно было изобразить себя легитимными, призванными по ряду князьями, которых признавали бы славяне Среднего Поднепровья, избавителями от хазарской дани (см. далее), поэтому Аскольд и Дир представлялись узурпаторами киевского стола. В недавней работе П. С. Стефанович даже сопоставил (вслед за М. П. Погодиным) поход Аскольда и Дира по пути из варяг в греки с известной в эпоху развитого средневековья практикой «отъезда» бояр от князя-сюзерена (Стефанович 2008. С. 209 и сл.). Правда, сам автор, изучив случаи перемещения бояр в древней Руси, показал, что она не имеет отношения к последующей практике «отъезда», но на специфику пребывания дружины в начальной Русской земле должного внимания не обратил.

Аскольд и Дир ушли от Рюрика не к другому сеньору: ПВЛ увязывает их поход с раздачей мужам Рюрика городов, то есть Аскольда и Дира изображают посадниками русского князя в освоенных ими волостях — эту функцию в захваченном выморочном Киеве они не выполнили, став там княжить; поход на греков также закончился неудачей. Рассуждая о «естественном для любого нормального человека» желании иметь свой дом и сохранять с ним связь, Стефанович не делает различия между русскими боярами X и XII вв. (Стефанович 2008. С. 259). Хотя Аскольд и Дир были боярами (?) IX в., но связь «со своим» (заморским!) домом была для них проблематична, как и для «бояр» варяжского происхождения в X в.

Киев не стал «домом» для Аскольда и Дира (что, видимо, облегчило новгородским соперникам расправу над ними) — скорее, он стал им некрополем. Но и размещение их «могил» — курганов, да еще княжеских, на киевских горах само по себе свидетельствует о том, что «род» убитых правителей (с которым они пришли из Новгорода) прочно обосновался в Киеве. Это и требовало от новых хозяев положения специального обоснования своих прав (о проблемах «оседания» дружинников варяжского происхождения на землю речь пойдет в главе IX). Эти курганы заставили составителя ПВЛ искать места для Аскольда и Дира в начальной русской истории — приписать им поход на Царьград, отнеся его ко времени после призвания князей в Новгород, а князей превратить в новгородских бояр Рюрика.

Были ли у летописца основания для такой конструкции, за исключением стремления свести легитимный княжеский род к потомкам Рюрика? Прежде всего, летописец понимал, как функционировал путь из варяг в греки, по которому совершали походы русские князья: задействован был практически весь маршрут. Олег в походе 907 г. опирался на северные племена, в первую очередь — на варягов и словен, привлекая подвластных ему южных «федератов» (полян и др.). Для успешного похода на Царьград у Игоря в 941 г. не хватило сил, пока он не послал за варягами в том же 941-м. Стало быть, без Новгорода и заморских варягов в кампании против Византии обойтись было нельзя: это было общерусское государственное предприятие.

Аскольд и Дир потерпели поражение, потому что оторвались от Новгорода, рассчитывая лишь на собственную дружину — русь. Но и эта дружина, по греческим источникам, атаковала Царьград на 200 ладьях. Данное событие потрясло не только Византию, но и Рим (см. обзор источников — Кузенков 2000). Чтобы собрать и прокормить такое войско, нужно было иметь организацию, задействованную на всем пути из варяг в греки. Уже говорилось (глава III), что венгры, контролировавшие в середине IX в. южнорусские степи и днепровские пороги — самый рискованный для руси пункт на пути в греки, были устремлены к Дунаю (поход 862 г.). Им было не до руси, обосновавшейся в Киеве. Если летописец по традиции учитывал участие Новгорода и варягов в походе 860 г., который он датировал 866 г., то, отсчитав от последней даты сроки, необходимые для сбора войска по пути из варяг в греки, он вычислил дату призвания князей (862 г.), учитывая сбор Аскольда и Дира в Новгороде «по двою лета» (= 864), время на захват ими Киева и последующий поход (866 г.).

Таковой могла быть конструкция летописца. Исторически ситуация с походом 860 г. далека от ясности: в Киеве нет городских, в том числе дружинных древностей середины IX в. А. А. Шахматов, опираясь на суммарные данные о скандинавских древностях IX–XI вв. на юге Руси, мог предполагать в начале XX в. скандинавскую колонизацию, которую на юге он безосновательно соотносил с распространением изначальной руси, отличной от варягов новгородского Севера. Если соотносить данные археологии с летописными, то появление скандинавских древностей относится к 880-м гг. — эпохе Олега.

А. А. Шахматов назвал летописное повествование о начальном периоде русской истории «Сказаниями о первых русских князьях». Сказания действительно основаны на преданиях, построены в жанре «деяний» (gesta), где легенда («сага») и история трудно различимы. В этом отношении второй русский князь, наследник призванного по ряду Рюрика Вещий Олег, который первым воплотил претензии русских князей на хазарские владения, — самая противоречивая фигура начальной русской истории. В «Повести временных лет» он назван князем, родичем призванного в Новгород варяжского князя Рюрика: перед смертью (в ПВЛ — 879 г.) тот передал Олегу княженье и малолетнего сына Игоря «на руки».

В Новгородской первой летописи Олег — всего лишь воевода при взрослом и самостоятельном князе Игоре. Соответственно деяния, связанные с началом русской истории, — захват Киева, покорение окрестных славянских племен, — приписываются в «Повести временных лет» Олегу (под 882 г.), в Новгородской летописи — Игорю, и относятся к первым десятилетиям Х в. Главное историческое деяние Олега — поход на Царьград — в «Повести» описан под 907 г., а в Новгородской летописи отнесен ко времени после похода Игоря на греков и датирован 922 г. Но если поход Игоря, в действительности состоявшийся в 941 г., был упомянут в продолжении византийской хроники Георгия Амартола (откуда и почерпнул сведения о нем летописец), то о триумфе Олега, «щите на вратах Царьграда» и т. п., греческие источники молчат. Лишь смутные намеки на договор, заключенный с греками при Олеге в 911 г. и включенный составителем летописи в «Повесть временных лет», сохранились в позднейшей (конец Х в.) византийской «Истории» Льва Диакона.