Дружина и ее служилые люди стояли и в древнерусских городах: в первую очередь — в Ладоге, а также в Новгороде, Киеве, Пскове, Чернигове. В этих городах, за исключением Новгорода, известны и некрополи с дружинными курганами. Однако Гнёздово и сходные с ним поселения отличают от этих городов, по крайней мере, два признака: во-первых, торгово-ремесленные поселения не упомянуты в летописи; во-вторых, они, в отличие от собственно городов — Ладоги, Киева и др., — прекратили свое существование к началу XI в. (или превратились в сельские поселения и феодальные усадьбы — Петрухин, Пушкина 1979). Многие исследователи (Г. С. Лебедев, В. А. Булкин, И. В. Дубов и др.) связывали их упадок с кризисом Восточной торговли в конце X в. и прекращением притока восточного серебра, погубившего торговые «эмпории» Руси (Булкин, Лебедев 1974; ср.: Noonan 2000).

Торговые функции действительно свойственны перечисленным поселениям, но не менее, чем «городам». Однако кризис восточной торговли не остановил городского развития Ладоги. Интенсивно развиваются во второй половине X в. Киев, Новгород, Псков и другие города, в которых также пребывали варяги. Приводившаяся точка зрения Б. А. Рыбакова интересна тем, что ремесленное производство дружинных «лагерей» действительно ориентировано не только на нужды торговли, но, и прежде всего, на потребности дружины и войска в целом. Д. А. Авдусин отмечал специализацию кузнечного ремесла на этих поселениях, связанную с производством массовых изделий — стрел, в том числе древнерусских типов, различных гвоздей и т. п. (Авдусин 1980). Отметим обычную для Гнёздова, Городища под Новгородом, Тимерёва и других поселений находку — ладейные заклепки, уключины, необходимые, в частности, для монтажа моноксил, описанного Константином Багрянородным. Наряду с этим производились дорогие вещи, призванные украсить быт дружинных верхов (на Новгородском Городище обнаружены следы златокузнечества — Носов 1990. С. 80; Ениосова, Мурашева, Пушкина 2012), украшения, в том числе скандинавских типов и др. (см. также в главе IV1).

Рис. 25. Киев в конце IX–X вв. Реконструкция (по: Сагайдак, Мурашева, Петрухин 2008. С. 106)

«Дружинный» инвентарь часто служит индикатором, отличающим пришельцев («находников») из Руси на племенных землях и поселениях: такой экстерриториальный дружинный лагерь открыт возле мерянского Сарского городища (Леонтьев 1988). На белозерском поселении X в. Крутик рядом с весским поселком обнаружены углубленные в землю очаги на временной стоянке людей, пользовавшихся «дружинным» инвентарем (и тиглями, сходными с ладожскими). Такие же очаги известны в Гнёздове и Тимерёве (Голубева, Кочкуркина 1991). Однако классический пример экстерриториальности, который и был, видимо, определяющим для концепции Б. А. Рыбакова, являет Городище под Новгородом, названное в XIX в. «Рюриковым».

Городище с XII в. действительно известно как экстерриториальная резиденция новгородских князей, права которых были ограничены вечевой республикой. Расположенное в непосредственной близости от Новгорода, Городище воспринималось некоторыми исследователями как предшественник города, в соответствии с древнерусским значением термина городище — «заброшенный город». Тогда Новгород — это Новый город, построенный вместо старого. Однако раскопки последних лет показали, что Новгород не просто сменил Городище: в городе открыты напластования середины X в., когда жизнь на Городище продолжалась — столетний перерыв в его жизнедеятельности наступил в конце X в.

Итак, по крайней мере в X в. Новгород (по предположению В. Л. Янина славянские поселения — предшественники новгородских концов) и Городище сосуществовали. На Городище найдено большое количество скандинавских вещей (хотя основа быта — жилища и керамика — были местными, славянскими). В Новгороде (см. Рыбина, Хвощинская 2010) скандинавские вещи не столь многочисленны. Это может означать, что скандинавы постоянно обитали на Городище, и оно было экстерриториальной резиденцией русского князя уже в X в.

Источники ничего не знают о Городище в это время: согласно НПЛ, Рюрик сел прямо в Новгороде, а Константин Багрянородный утверждал, что Святослав до середины X в. сидел просто в Немогарде — Новгороде. Как уже говорилось, источникам не известны ни Тимерёво, ни Гнёздово. Городище близко по своей материальной культуре этим поселениям, но имеет одно важное отличие: возле Городища нет дружинных курганов, а скандинавский элемент в материалах сопок Поволховья незначителен (сами сопки приписываются новгородским словенам). Это, на наш взгляд, многое объясняет в отношениях Городища и Новгорода: князь с дружиной были там «постояльцами», Святослав сидел там временно — главной резиденцией князя и его семьи в X в. был Киев.

В. Л. Янин отметил, что Новгород и позже рассматривался старшими сыновьями киевских князей «как промежуточный пункт на лестнице политической карьеры, князья-наместники не стремились обзаводиться здесь земельными владениями» (Янин 2004. С. 13). Дружина не жила здесь постоянно и не оставила кладбища, но все же стояла возле вечевого и своевольного города. Правда, и новгородцы нуждались в присутствии дружины и князя как в IX, так и в X вв. По летописи, они сами требуют себе князя у Святослава в 970 г.; в Новгород идет Владимир с дядькой Добрыней.

Вероятно, этот дуализм древних вечевых властей и князя определил и дуализм поселений — экстерриториальность резиденции вблизи древнерусского города. Более прочно дружина встала, судя по курганным кладбищам, на поселениях Верхнего Поволжья и Приднепровья, контролируя главные государственные магистрали древней Руси. Самое крупное из них, в Гнёздове, располагается в 13 км вниз по течению Днепра от Смоленска — центра кривичей (по летописи). Как и в случае с Городищем, ряд исследователей, начиная с А. А. Спицына и шведского археолога Т. Арне, стремятся усмотреть в Гнёздове древний Смоленск: в самом городе известны напластования лишь второй половины XI в. Этому заключению противоречит, однако, характер археологического материала: в Гнёздове практически нет древностей, которые можно было бы связать с древностями кривичей (длинными курганами), а господствующее положение на погосте занимали не кривичи, а дружинные верхи скандинавского происхождения.

По другой гипотезе, положение Гнёздова было сходным с экстерриториальной резиденцией князя на Городище: Гнёздово противостояло племенному центру — Смоленску, о существовании которого в X в., помимо сведений летописей и Константина Багрянородного, говорят лишь единичные находки (в том числе находки дирхемов на его месте — Петрухин, Пушкина 1979). О «дуализме» руси и славян, сплавляющих из Смоленска и других центров свои долбленки, говорит тот же Константин Багрянородный: в Гнёздове могла останавливаться дружина «росов», собиравшая полюдье с кривичей (ср.: Рыбаков 1982. С. 325).

Подобный дуализм двух соседних центров усматривал Г. С. Лебедев и в Киеве. Правда, он видит «двойник» Киева не на Угорском, как Б. А. Рыбаков, а на Лысой горе, рядом с которой расположена курганная группа, включающая скандинавские погребения. Поселения на Лысой горе Лебедев отождествил с киевской крепостью Самватас, где, по Константину Багрянородному, собираются однодеревки росов (Лебедев 1985. С. 240–241; ср. из недавних работ: Сагайдак 2012). Здесь следует отметить, что топоним «Самватас» имеет отнюдь не «нордическое» происхождение, которое иногда предполагалось (см. комментарий: Константин Багрянородный. С. 315), а указывает скорее на иную этнокультурную группу, также оказавшую немалое влияние на сложение древнерусской культуры. Название «Самватас» восходит к традиционному еврейскому обозначению пограничного локуса (реки, поселения и т. п.), где обитает иудейская община, и является, видимо, еврейско-хазарским обозначением Киева, стоявшего на правом берегу Днепра, отделявшего город от Хазарии (ср.: Архипов 1995).