– Я потом все тебе расскажу, – пообещал Эдвард. – Кстати, вряд ли смогу навестить вас с Гренвиллом в ближайшие дни. Хамфри повезет девочек в Лондон, а мне придется его заменить на ферме. Пабло один с такой уймой дел не справится. Так что мы с братом завезем вам еды и снова увидимся, только когда он вернется на ферму.

Эдвард возвратился домой, где немедленно сообщил новость. Сестры в общем-то были уже готовы к ней. Но одно дело «наверное» и другое – «наверняка» и к тому же срочно, и, узнав, что им вскоре предстоит разлука с любимыми братьями, они пролили немало слез. Элис удалось урезонить довольно быстро. Эдит же рыдала сперва над каждым из братьев, потом оплакивала по очереди расставание с каждым из своих любимых животных, начиная от пони и кончая козлятами, поняв же вдруг, что ей предстоит разлука и с Пабло, исторгла из себя такой поток слез, что Хамфри и Эдвард смогли лишь с большими усилиями привести ее в норму. Наконец Эдвард, обсудив с Хамфри детали предстоящей поездки и пообещав вскоре вернуться на помощь Пабло, отбыл к мистеру Хидерстоуну.

Следующие два дня оказались для Хамфри полны хлопот. Купить в Лимингтоне билеты до Лондона и необходимые для поездки вещи девочкам, обеспечить продуктами двух лесных беглецов, собраться, ничего не забыв, в дорогу – вот далеко не полный список забот, поглотивших его. Действовал он, как обычно, четко и основательно и, вовремя справившись со всеми задачами, три дня спустя довез Элис и Эдит до Лондона, где по указанному в письме сестрами Конингем адресу их уже ожидала преклонных лет камеристка, тут же вошедшая с ними в добрые отношения. Хамфри пожелал им счастливой дороги в Ланкашир и спешно направился к Новому лесу.

По возвращении его ждал неприятный сюрприз. Эдвард за время его отсутствия дома ни разу не появился. Хамфри, полный плохих предчувствий, оседлал одного из пони и припустился к дому хранителя. Не доехав совсем чуть-чуть, он увидел Освальда, который в большой тревоге ему сообщил, что Эдвард свалился в ужаснейшей лихорадке, несколько дней уже бредит и не приходит в сознание и его состояние чрезвычайно опасно.

Хамфри поторопился к дому и моментально потребовал у отворившего ему Сампсона провести его в комнату брата. Положение было не лучше того, которое описал ему Освальд. Эдвард метался в жару на кровати, подле него находилась в роли сиделки Фиби.

– Можете уходить, – резко бросил ей Хамфри. – Я его брат и теперь буду с ним.

Фиби немедленно подчинилась. Они остались вдвоем.

– Бедный мой, бедный Эдвард, – склонился к нему с глазами, полными слез, Хамфри. – Несчастлив тот час, когда ты вошел в этот дом.

Брат начал бредить, попытался было встать на ноги, но тут же от слабости рухнул обратно на свое ложе. В безумном сумбуре и пылкости его речи явственно проступало, однако, то, что себя он именовал не иначе как Эдвардом Беверли и постоянно выкрикивал что-то о Пейшонс Хидерстоун и об Арнвуде. «Если он постоянно именно этим и бредит, то, верно, тайн здесь ни для кого уже никаких не осталось, – заключил Хамфри. – Ну, ничего. Теперь с ним буду я».

Он просидел у его изголовья с час, когда в комнате показался врач. Подойдя к пациенту, он тщательно посчитал его пульс, а затем осведомился, кому поручен уход за ним.

– Я его брат, и теперь это моя забота, – сказал ему Хамфри.

– В таком случае, дорогой мой сэр, как только заметите, что он начал потеть, а я, к счастью, вижу уже на его лице испарину, не позволяйте ему сбросить с себя одеяло. Если он пропотеет обильно, считайте, что его жизнь спасена.

С этим врач удалился, пообещав заглянуть еще раз попозже. Прошло два часа. Хамфри заметил, что лицо брата словно облили водой. Он натянул на него одеяло до самого подбородка. Эдвард немедленно попытался его сбросить. И, несмотря на то что болезнь отняла у него много сил, младшему брату изрядно пришлось побороться с ним, пока он достиг желаемого результата. Эдвард покрылся обильной испариной, затем перестал бредить и биться и погрузился в спокойный, глубокий сон.

– Благодарение Небесам! – вырвалось облегченно у Хамфри. – Теперь есть надежда.

– Ты сказал, есть надежда? – немедленно раздалось у него за спиной.

Пейшонс и Клара вошли совершенно неслышно.

– Да, – кинул он укоряющий взгляд на старшую девушку. – Если верить тому, что сказал мне врач, есть надежда, что брат мой все же сумеет покинуть живым этот дом, в который имел несчастье войти.

Выпалил он это резким и грубым тоном, и оправдывало его лишь то, что Пейшонс ему представлялась главной причиной несчастья с братом, который, не обойдись она с ним так дурно, был бы сейчас здоров. Девушка, ничего ему не ответив, упала на колени возле кровати и начала беззвучно молиться. Хамфри ожег запоздалый стыд. «Нет же, она совсем не такая», – пронеслось у него в голове, и он теперь дорого дал бы, предоставься ему возможность упрятать свои слова обратно в уста. Прочтя молитву, Пейшонс и Клара так же беззвучно, как и вошли, покинули комнату.

Потом появился хранитель. Он протянул руку Эдварду. Тот, сделав вид, что не замечает, не стал ее пожимать. «Хватит с него и Арнвуда, а без руки моей обойдется», – вновь закипела в нем злость. Хранитель, пощупав лоб Эдварда и убедившись, что он стал прохладным, тихо проговорил:

– Слава Тебе, Милосердный Боже, за Милость Твою. Бесценная жизнь спасена Тобой ныне. – Выдержав краткую паузу, во время которой пристально всматривался в лицо спящего Эдварда, он обратился к Хамфри: – Как там ваши сестры? Дочь прислала меня о них справиться. Если вы остаетесь здесь на ночь, я пошлю сейчас к вам домой человека, и он сообщит им, что вашему брату лучше.

– Их больше там нет, мистер Хидерстоун, – сухо проговорил Хамфри. – Они перешли под опеку наших друзей. Я сам отвез их к ним в Лондон, иначе я давно бы уже сидел у постели брата.

– Вы потрясли меня своей новостью, – был совершенно ошеломлен мистер Хидерстоун. – У кого же, позвольте узнать, вы их разместили и в каком качестве?

Хамфри понял, что разоткровенничался гораздо больше, чем следовало. Внукам егеря незачем было ехать куда-либо за воспитанием и образованием.

– В лесу им стало так одиноко, сэр, – принялся он сочинять на ходу подходящую версию. – Вот мы с Эдвардом и отправили их под опеку тех, кто хорошо устроит их в городе.

Этот ответ хранителя явно расстроил, и он с хмурым видом покинул комнату, чтобы, однако, тут же в нее вернуться вместе с врачом. Тот, осмотрев пациента, остался вполне доволен, объяснил Хамфри, когда и какие лекарства теперь ему нужно давать, и под конец уверенно заявил, что пробудится Эдвард ото сна уже в полном сознании, его же, врача, присутствие вряд ли необходимо до следующего вечера, когда он снова нанесет визит.

Эдвард не пробуждался до самого рассвета, открыв же глаза, сразу узнал Хамфри. Тот поднес ему чашку с водой. Он жадно ее осушил.

– О, Хамфри, выходит, что я по-прежнему еще здесь, но мне сейчас очень хочется спать. – И, откинув голову на подушку, он опять погрузился в сон.