– Мне нужен билет на девятичасовой рейс.

Девушка снова взглянула на экран.

– Боже, боюсь, мест не осталось. Записать вас в резерв?

«Дыши глубже, считай до пяти».

– Конечно.

Митч снова попытался дозвониться до Гарри Бейна.

На полу, рядом со спальным мешком Бейна, бесшумно вибрировал сотовый. В кемпинге национального парка Изало часы показывали пять утра. Первые туристы уже грели кофе над костром и проверяли работу камер. Самым интересным в Изало были дикие птицы. Чтобы услышать их пение, путешественники вставали затемно.

В отличие от остальных обитателей лагеря Гарри Бейн не собирался фотографировать хохлатую мадагаскарскую кукушку или сизоворонку с радужным оперением, кормящую своих птенцов. Он приехал в Толиару в поисках куда менее красивого Мерривейла, понимая: вся эта история была погоней за ветром в поле. Тот, кто оставил записку, либо намеренно водил его за нос, либо что-то перепутал. Совместный коэффициент интеллекта рейнджеров в Изало равнялся разуму навозного жука.

Гарри решил вернуться в Антананариву еще прошлой ночью, но опоздал на рейс, поэтому с большой неохотой решил переночевать в парке.

Телефон прожужжал пять или шесть раз и затих, как умирающая оса. Благодаря надежным пенопластовым наушникам Гарри Бейн ничего не слышал.

Грейс сняла рюкзак. В нем лежали веревка, щипцы, кусочек мела, кусок черной ткани и диктофон.

Завязав на конце веревки простой скользящий узел, Грейс перекинула ее через самую низкую часть стены «Кокона», целясь в металлический стержень, торчавший под одним из окон ванной. Попасть оказалось сложнее, чем она думала. У Грейс ушло более десяти минут на то, чтобы зацепить стержень, – минут, в продолжение которых она беспокойно оглядывалась, боясь, что ее заметят. Медленно наступал рассвет, и теперь предательский свет падал на Грейс, как луч полицейского фонарика.

Она натерла мелом ладони, схватилась за веревку и стала подниматься. Стена была гладкая, как только что выбритая кожа, и скользкая от ночной росы. Даже в альпинистских ботинках с шипами было трудно найти опору. Подошвы то и дело съезжали вниз, и вскоре мышцы на руках Грейс нестерпимо заныли.

Нет, она никогда не доползет до верха!

Веревка обдирала ладони, выступивший пот растворял мел. Она снова заскользила вниз, сначала потихоньку, потом все быстрее.

Голоса!

Голоса девушек или молодых женщин. Они хихикали, сплетничая о чем-то на французском. Грейс не разобрала, о чем речь, но какая разница? В любую секунду девушки будут здесь! И увидят ее!

Грейс подняла глаза. До верха стены оставалось добрых пятнадцать футов. Руки по-прежнему были мокрыми, ноги ныли.

Голоса стали громче.

Вцепившись в веревку, Грейс вынудила себя продолжать подъем. Силы почти иссякли, но она упрямо лезла, подстегнутая решимостью отомстить. Она не себя спасает! Она должна уничтожить Джона Мерривейла! По другую сторону стены находится убийца Ленни! Человек, который отнял у нее все. Он живет в ее доме, скрывается в ее святилище, тратит ее деньги!

Ярость кипела в груди Грейс, поднимая ее все выше. Поддерживая. Ее руки кровоточили. Кровь, смешиваясь с потом, нестерпимо щипала кожу. Но Грейс ничего не ощущала. Она уже видит верх! Может коснуться края!

Перекинув ноги на другую сторону, она стала подтягивать веревку. Девушки оказались прямо под ней. Одетые в униформу работниц супермаркета, они, должно быть, спешили на работу. Конец веревки болтался менее чем в двух футах над землей.

Подружки продолжали свой путь, смеясь и весело болтая. Счастливые!

Грейс почувствовала укол зависти, смешанной с облегчением, когда увидела, как их спины скрываются за домами.

Митч выглянул из иллюминатора. Ничего не видно, только густые серые непроницаемые облака. Сидевшая рядом молодая женщина захныкала от страха, когда самолет взбрыкнул как дикий бык, пробиваясь сквозь грозовое небо.

Митч пытался не думать о Грейс, о Джоне Мерривейле, о том, что сейчас может происходить в Антананариву. Будь он в Нью-Йорке, попросил бы помощи у местной полиции. Но сейчас… не хватало только, чтобы воинственные мадагаскарцы пошли на штурм «Кокона».

Где, черт побери, Гарри Бейн, когда он нужен больше всего?

Грейс кралась по двору, держась спиной к стене. «Кокон» был огромным домом, с лабиринтом коридоров и спален, маленькими укромными садами и террасами. Она начнет поиски в доме, но сначала нужно отключить сигнализацию, камеры и телефоны.

Ленни часто жаловался на древнюю систему сигнализации «Кокона»: «Видишь эти провода? Как из плохого научного фильма семидесятых».

Но у него так и не дошли руки заменить сигнализацию. Грейс рассчитывала на то, что Йен Биренс тоже не удосужился это сделать.

Подобравшись к задней кухонной двери, она с облегчением заметила, что все осталось по-прежнему. Единственная камера была направлена на все тот же старый распределительный щит, который она запомнила.

Приблизившись к камере сзади, Грейс закрыла объектив куском принесенной с собой черной ткани, после чего вытащила щипцы и направилась к распределительному щиту.

Самолет Митча почти плюхнулся на бетон. Соседка перекрестилась и прочла благодарственную молитву.

Митч не был человеком религиозным. Но и он тоже взмолился: «Боже, помоги мне не опоздать».

Гарри Бейн потер глаза и на мгновение забыл, где находится. Он видел восхитительный сон. Что находится в Нью-Йорке, в одном из любимых ресторанов на Гринвич-авеню, истекая слюной над огромной порцией мороженого с наполнителями.

И тут какой-то поганец принялся трясти его за плечо.

– Лагерь сворачивается. Если хотите успеть в аэропорт, поторопитесь.

«Мадагаскар. Изало. Джон Ублюдок Мерривейл».

Бейн угрюмо потянулся к телефону. Красный огонек, возвещавший о непринятых сообщениях, укоризненно мигал ему в лицо. Гарри открыл его и нажал клавишу голосовой почты.

– У вас семь новых сообщений.

Семь?

Он нажал кнопку прослушивания.

Грейс налегла на кухонную дверь. Та легко отворилась.

«Джон, должно быть, чувствует себя здесь в безопасности. Как когда-то мы».

На земле было только два места, где они с Ленни оставляли дверь незапертой. Мадагаскар и Нантакет. Джон осквернил память о них. Отравил, как все, к чему прикасался.

Баюкая ненависть, как ребенка, Грейс пересекла темную комнату. Здесь было очень тихо. Над ее головой висели медные кастрюли и сковороды, темные и неподвижные, как набор нелюбимых игрушек. Перед ней сверкала гигантская плита, которой, по всему видно, давно никто не пользовался. Рядом на стойке стояла новенькая, недавно купленная и уже подключенная микроволновка. Коробка от нее валялась в углу.