Ленни улыбнулся:

– Дорогая Грейс. Неужели еще не догадалась? «Остальных» просто нет.

– Как это? – тупо переспросила Грейс.

– Я имею в виду те мистические семьдесят с чем-то миллиардов, которые усердно разыскивают по всему свету. Их нет. И никогда не было.

Грейс молча подняла брови.

– О, «Кворум» делал деньги. Это несомненно. Мы заключали сделки. В лучшие дни на наших счетах бывало до двадцати миллиардов, но никогда – семидесяти. И к две тысячи четвертому не осталось ничего.

– Все пропало?

– Почему же, несколько сот миллионов осталось. Ими я выплачивал дивиденды. Покрывал случайные задолженности. И конечно, достойно содержал нас обоих. Я всегда хотел, чтобы у тебя было все самое лучшее, Грейс.

Грейс подумала о кошмаре, в который превратилась ее жизнь за последние два года.

– Ты хотел, чтобы у меня было все самое лучшее? – пробормотала она.

– Да. Люди считают, что успех измеряется богатством. Но это не так. Только не в Америке. Он измеряется восприятием самого понятия «богатство». Если люди воспринимают меня как человека богатого и успешного, значит, будут продолжать приносить мне деньги. И они приносили. Пока не рухнул «Леман». После этого все пошло под откос. Люди стали складывать два и два, и я понял, что необходимо создать стратегию отступления. Отложил деньги для себя и Джона. Нам много не нужно, верно?

Мерривейл кивнул.

– Здешняя жизнь недорогая и простая, ты знаешь. Поэтому мы так полюбили этот остров. И я счастлив здесь, дорогая.

Ленни встал и широко раскинул руки, словно ожидая, что она бросится в его объятия.

– И все будет как в старые времена: мы трое, все вместе. Не представляешь, Грейси, как я скучал по тебе. Может, уберешь пистолет? Забудем прошлое. Кто старое помянет…

Грейс расхохоталась: громкий, невеселый, пронзительный звук. Она смеялась до сих пор, пока не затряслась в истерике. Из глаз хлынули слезы. Встав, она нацелилась Ленни прямо в лоб.

– Забудем? Ты окончательно рехнулся? Подставил меня! Крал, убивал, лгал, мошенничал, а потом все свалил на меня! Боже, я была в морге, Ленни! Видела этот труп, вздутый бурдюк, тело того несчастного, которого ты убил. Как я плакала! Плакала, потому что думала, это ты. Я любила тебя!

– И я любил тебя, Грейси.

– Не смей этого повторять! Ты бросил меня как ненужную тряпку! Посчитал за мертвую? Хуже, чем мертвую! Заставил Джона фальсифицировать процесс! Меня заперли и выбросили ключ! А ты позволил, чтобы это произошло! Мало того, сделал все, чтобы это произошло! Боже, я верила в тебя. Считала невиновным! – Она горько усмехнулась. – Я столько вынесла… и все из-за тебя. В память о тебе. О том, кем тебя считала. Знаешь, почему я пришла сегодня?

Ленни молча покачал головой.

– Чтобы убить Джона. Хотела пристрелить его, поскольку думала, что он тебя убил. Украл деньги и подставил тебя.

– Джон? Предал меня?

Очевидно, Ленни нашел эту идею забавной.

– Моя дорогая девочка! Весь мир предал меня. А ты осудила единственного человека, чья преданность мне безгранична. Поразительно!

– А как насчет моей преданности, Ленни? Моей любви? Я бы отдала все ради тебя. Рискнула всем, претерпела все. Почему ты не доверился мне? Ты мог поговорить со мной. Когда дела в «Кворуме» пошли плохо.

– Поговорить с тобой? О чем? О бизнесе? Брось, Грейс. Ты в жизни своей не посмотрела на этикетку с ценой.

Он был прав. Грейс вспомнила наивную идиотку, которой была тогда. Вспомнила и устыдилась.

– Слушай, Грейси, возможно, мне следовало бы доверять тебе. Возможно.

Впервые за все это время его лицо стало виноватым.

– Я действительно любил тебя. Но как уже сказал, должен был выжить. Людям потребовался козел отпущения из-за их же собственной глупости. Инвесторам «Кворума», Америке, всему миру. Требовался жертвенный ягненок, хотя во всем была виновата их собственная жадность. Так что либо ты, либо я, дорогая.

– И ты выбрал меня.

Палец Грейс гладил курок.

– Ты бессердечный сукин сын.

– П-пожалуйста, Грейс, – захныкал Мерривейл.

– И что ты хочешь услышать, Грейс? Что я раскаиваюсь?

Грейс немного подумала.

– Да. Хотелось бы услышать именно это. Что просишь прощения за бедного, зверски убитого бродягу. За миллионы людей, чьи жизни ты разрушил. За то, что сделал со мной. Скажи, что просишь прощения. Скажи это!

Последние слова прозвучали истерическим вскриком. Ленни бесстрастно наблюдал за Грейс, как равнодушный посетитель зоопарка, стоящий перед клеткой с разозлившимся животным.

– С чего вдруг? Я ничуть не раскаиваюсь. И если бы пришлось все повторить сначала, сделал бы то же самое.

Грейс отчаянно искала в его лице хоть какие-то черты человека, которого любила. Какой-то намек на участие.

Но глаза Ленни вызывающе сверкали.

– Я из тех, кто выживает, Грейс. Мой отец пережил холокост. Приехал в Америку, ничего не имея. Да, он проиграл и пропил свою жизнь, но лишь потому, что был беден. Главное – он выжил. У него была жизнь, и он дал жизнь мне, я посвятил свою жизнь тому, чтобы избежать бедности. Не собирался повторять его ошибок! Не хотел быть человеком второго сорта, еще одним нищим еврейским мальчишкой, умоляющим принять его в чертов загородный клуб. Я сам владел таким клубом, ясно? Владел! И все эти Уокеры Монтгомери Третьи умоляли меня принять их! Я даже женился на одной из их дочерей.

Грейс мучительно поморщилась.

«Так вот чем я была для тебя? Дочерью Купера Ноулза? Символом статуса?»

– Ожидаешь извинений за то, что выжил? За то, что сражался до конца? Никогда. Я вышел из ничего, Грейс, меньше чем из ничего! И создал «Кворум» из пыли. – Его трясло от гнева. – Что ты знаешь о тяжкой работе? О предубеждениях? О бедности? О страдании?

Грейс подумала обо всем, что перенесла в Бедфорд-Хиллз. О том, как едва сводила концы с концами, когда бежала из тюрьмы, зная, что весь мир ненавидит ее, потому что ни одна живая душа не знала правды. О том, как сопротивлялась насильникам, как истекала кровью после подпольного аборта. Как рвала вены на запястьях застежкой от броши.

«Что я знаю о страданиях? Ты бы поразился тому, как много я могла бы рассказать!»

– Ты была американской принцессой, – продолжал Ленни. – Жизнь поднесла тебе на блюдечке все, и ты брала, принимала как должное. Принадлежащее тебе по праву. И никогда не спрашивала, откуда все это берется. Тебе было все равно! Мне жаль, что ты страдала, Грейс. Но кто-то должен же и пострадать? Может, на этот раз пришла твоя очередь!

«Моя очередь».

– Да. Не нужно так ужасаться, дорогая. Ты ведь выбралась? Сама научилась выживать? Я горжусь тобой. Ты здесь, ты жива, ты свободна. Как мы с Джоном. Ты хотела правды, и ты ее получила. Что тебе еще нужно?