чтобы отманить некоторое количество злыдней от общего потока. Некоторые выпускники начали регулярно таскать младших в спортзал и тренироваться в очереди на выход, чтобы выработать нужную скорость.

Мне, Лю и Аадхье не нужно было специально искать себе занятия: утро мы обычно проводили в библиотеке, пытаясь выработать какой-нибудь альтернативный план, а вечер в мастерской, с лютней, динамиками и микрофоном – создание этого важного прибора Цзы-Сюань не доверил никому, – чтобы довести заклинание до совершенства. С нами приходила и Юянь. Она тоже была музыкантшей – и вызвалась сменить Лю, если что-нибудь случится и та перестанет играть; вечерами они, как правило, практиковались в игре на лютне.

Меня дублировать никто не собирался.

Кузнечные горны так и пылали – все остальные мастера отчаянно пытались сделать хоть что-то, так что процесс был жаркий и утомительный, и каждый раз к ужину я срывала голос. Утешало то, что для развлечения можно было подмигнуть Лю, которая немедленно краснела от смущения – Цзы-Сюань явственно проводил решительную кампанию не только на фронте инженерных работ. Он нашел время, чтобы сделать Лю набор маленьких яйцеобразных клеточек для мышей, которые можно было прикрепить к перевязи во время выпуска и заодно с собой закрыть щитом.

Хлоя по вечерам варила успокоительное снадобье для моего горла и зелья для пальцев Лю и Юянь; она предложила другим алхимикам присоединиться. В конце концов рук оказалось больше, чем нужно, поэтому Хлоя отобрала лучших и начала разрабатывать второй рецепт, предназначенный для усиления песенного заклинания. Я и не знала, что это можно сделать алхимическими средствами.

Через несколько дней Хлоя дала мне крошечную, с наперсток, порцию попробовать. Заклинание приманки, между прочим, с прежним успехом притягивало детенышей злыдней, и если вы хотите знать, как мы с этим боролись, я отвечу, что в течение первой недели мы накладывали его, стоя в кольце призванного мной смертоносного пламени и обливаясь потом. Но на следующей неделе мы, к счастью, перестали это делать, потому что личинки больше на нас не сыпались. К тому времени, когда Хлоя дала мне образец, мы уже не сомневались, что полностью очистили окрестности мастерской от злыдней.

И это действительно было так, только какой-то иск, как оказалось, отложил яйца в одном из горнов. Детеныши вылупились бы лет через десять, не раньше, но после того как я выпила зелье Хлои, зачарованная песнь заставила их разбить скорлупу и вылезти. Панцири у малышей еще не затвердели, так что они представляли собой малоподвижные и мягкие обрубки расплавленного металла – ничего особенно страшного, за тем исключением, что, вывалившись из топки, они упали на пол, прожгли дыру и исчезли в пустоте. Когда мы наконец добили остальных, пол в мастерской напоминал консервную банку, в которой наделали дыр шилом. И до конца дня мы его опасливо чинили.

К концу мая мы уже изрядно продвинулись с реализацией нашего замысла, поэтому, когда Лизель согнала нас в библиотеку, чтобы подбить итоги, оказалось, что вопрос лишь один: как выманить орду злыдней из выпускного зала и заставить ее расползтись по школьным этажам.

И это была серьезная проблема, потому что школу с самого начала спроектировали так, чтобы затруднить доступ даже одному-единственному злыдню. Через техническую шахту вся орава бы не пролезла, пусть даже в прошлом году в нее умудрился протиснуться молодой аргонет. И что будет, когда первые злыдни, описав круг по школе, попытаются вернуться через шахту вниз? Как только образуется пробка, скопившиеся в зале твари примутся за нас.

Дельных идей ни у кого не было, но мы вытащили большие школьные чертежи, разложили их на столе и попытались найти решение. К нашему замешательству, мы обнаружили две огромные шахты по обе стороны выпускного зала. По каждой могли подняться и спуститься семь аргонетов.

Уверяю вас, раньше на чертежах не было двух огромных шахт – ни рядом с залом, ни где-либо еще.

Но когда мы сняли со стены другой чертеж, шахты обнаружились и там, и на третьем тоже, и один из наших техников внезапно сказал:

– Здесь есть механизмы, которых не было, когда школу построили. Они слишком большие, чтобы протащить их по техническому лазу. В школе должны быть широкие шахты, которые открываются только при крупном ремонте.

Хлоя выпрямилась.

– Ну да… я помню! Все новое оборудование в столовой… нью-йоркский анклав создал сотню големов, чтобы его установить. Големы открыли ворота снаружи, выжгли огнеметами всех злыдней в зале и втащили оборудование. Они засунули его в шахту и снова ее закрыли, прежде чем их разорвали на части. Остальное монтировали сами ученики.

Я не стала спрашивать, сколько человек растерзала вторая толпа злыдней, которая, несомненно, пробралась наверх за то время, которое потребовалось големам, чтобы погрузить оборудование в шахту. Нью-йоркские големы, по слухам, шевелились быстрей обычного, но это значит, что они могли пересечь выпускной зал за шесть минут, а не за двадцать. Я не стала спрашивать, всех ли учеников предупредили о грядущем наплыве злыдней. Не сомневаюсь, Хлою избавили от подробностей. Незачем портить нервы милой, добродушной девочке.

Я ни о чем не спрашивала, я молча кипела, шагая вниз, в мастерскую, с кучкой добровольцев. Я плохо их знала, просто они околачивались в библиотеке, ища работы, поскольку с утра еще ничего толком не сделали, однако рассчитывали поужинать. Мы убедились, что эти в высшей степени полезные шахты действительно находятся там, где и на чертежах, одна выходит в мастерскую, другая в спортзал, и обе широко открыты. И вживую они выглядели гораздо эффектнее, чем на бумаге. Все время забываешь, какая, черт возьми, школа громадная, пока не оказываешься на краю шахты, которая уходит вниз примерно на полмили и в которой хватит места для реактивного самолета. По ней без малейших проблем могла пролезть армия злыдней.

– Тебе не пришло в голову держать их закрытыми, пока члены анклавов не предупредили всех? – спросила я у ближайшего чертежа, висевшего на стене (шахты обозначились и на нем), в то время как мои спутники нервно заглядывали вниз, желая убедиться, что шахты им не мерещатся. – Ты ведь не за справедливость?

Школа молчала. Но я и так знала ответ. Она не взвешивала людей и не уравнивала шансы. Она старалась защитить как члена анклава, так и последнего неудачника. Школе было все равно, что члены анклавов являлись сюда с мешком преимуществ. Им, в конце концов, тоже грозила опасность. Единственным различием, которое видела Шоломанча, было различие между опасностью и безопасностью. Она помогала всем – неумолимо, несправедливо и беспристрастно. Школа ожидала, что я буду