– Стоять! – рявкнул Журавль, прерывая на полуслове Мишкин заковыристый монолог, но не ему, а куда-то через плечо. – Я сказал – стоять всем! Разговариваем мы с бояричем по душам. Не лезьте… Слышь, депутат, своих охолонь.

Мишка, приходя в себя, обернулся и обнаружил, что едва не стал причиной новой бойни между людьми Журавля и своими отроками, уже вскинувшими самострелы.

– Отставить! – скомандовал он и уже спокойней обернулся к боярину. – Ты базар-то фильтруй, Сан Саныч… Некогда нам сейчас с тобой воевать. Времени мало.

– Сам вижу, – кивнул Журавль. – Где ты так заворачивать научился?

– В порту… Я же не всегда членом ЦК был. И повоевать пришлось – на действительной отсидевших бандеровцев по Карпатам гонял. Я там друга раненого к вертолёту тащил – не успел донести… – Мишка устало опустился рядом с Журавлем. – Потому и полез, как ты говоришь, «в депутаты», что видел, к чему дело идет. Ну прости, не успели мы. ТАМ не успели. А тут… Тут тебе решать. Все сделаю, чтобы ЗДЕСЬ татарам не так вольготно было по Руси гулять. Может, тогда и ТАМ что-то изменится…

– Изменится? С попами-то?

– Да уж лучше с попами, чем на колы. Тем более, попы тоже люди, со своими интересами, значит, с ними на почве этих самых интересов вполне можно работать. Другой идеологии у меня сейчас под рукой всё равно нет, уж извини. А без идеологии, и правда, хоть на колы сажай – толку не будет. Ты уже попробовал. Говоришь – жопу рвал. Ну, так не себе ж только, а людям. Ты хоть понимал, ради чего. А они? Медведь тебе верен остался, а даже он не знает, зачем тебе Москва сдалась. Ты ведь и объяснить не мог, только сказочку рассказал – пророчество… И помогло оно? Мирона вон так и потерял… А чем царствие Божие на земле хуже построения коммунизма, раз оно от дури удерживает? Сам же говоришь, как Моисей появился, так и на колы сажать нужды не стало… – Мишка вытащил меч из стены, оглядел клинок. – Вот, оружие из-за тебя попортил… – посетовал он. – Стали-то у меня такой, как у вас, пока не делают.

– Вот-вот, нету… И не будут, если попам волю дашь, – опять съехидничал Журавль.

– Ну, это ещё мы посмотрим, – усмехнулся Мишка. – Я материалистом как там был, так и здесь остался и пока веских причин для перемены мировоззрения не вижу. Христианство при правильном применении штука полезная, да и не время ещё для атеистов. Вот и работаю с тем, что имею: религия – мощный инструмент, если им с умом пользоваться, а уж языческая она, христианская или ещё какая – дело десятое. Да и тебя не попы достали, а Мирон твой. Язычник, небось?

– Сука продажная он, а не язычник! Мой косяк, не тому я поверил… А все Долгорукий, падла… Его люди подзуживали, некому больше… Все ж таки прав был Медведь, а я его не слушал, на него грешил…

– Ну так теперь послушай. Твой Медведь не дурак, а мне поверил. Не по приказу Данилы – сам. Хочешь – спроси его.

– Да чего там… – Журавль помолчал, сцепив зубы от очередного приступа боли. – Выбора у меня всё равно нет, а так хоть какая надежда… – он испытующе посмотрел на Ратникова. – Только тогда тебе возвращаться некуда будет.

– А сейчас есть куда?

– Вроде как… Хотя тоже не поручусь. Если я тут надурить успел не больше, чем док рассчитывал, то вернусь. Данька сказал, он позже нас уходил. Да и племянник он доку. Тот его подготовил, как мог – не так, как нас… Отправил потому, что ТАМ ему совсем хреново – умирал пацан. Вот у него только одна жизнь – здесь, а у нас с тобой вроде как шанс есть. Но если здесь изменишь будущее… Хрен его знает, куда занесет потом. Может, в того тебя, который будет в новом будущем, а может, и не будет тебя там… Не знаю. Вот так вот…

– Ну и черт с ними, с теориями, – махнул рукой Мишка. – Две жизни все равно больше, чем одна неполная. Там я полтинник оттрубил, тут ещё сороковник прибавится, если повезет. Считай, девяносто. Я на возвращение не особо и рассчитывал.

– Ну, смотри… За пацанами приглядишь?

– За сыновьями?

– И за Данькой тоже. Он сюда совсем зеленым попал – двадцати не было. Да так и не повзрослел. Все такой же молодой и дурной на всю голову… Пацифист, блин. Пропадет он тут без меня. Приглядишь? – требовательно повторил он.

– Я тебе слово уже дал. Оно у меня одно. Если тебе мало…

– Мало… Но выбора нет… Только учти – если что – я тебя ТАМ достану… – Журавль шевельнулся и повысил голос. – Медведыч! Валуй! Меч мой подайте… бояричу Лисовину. Пусть он его сыну моему отдаст.

Январь 1126 года

Лес в землях боярина Журавля. Мастеровая слобода. Окрестности села Отишие

До рассвета Журавль все-таки дожил и, хоть временами впадал в забытье и заговаривался, пугая окружающих непонятным им бормотанием и вскриками, успел ещё встретить прибывшую под утро сотню охраны. Это сильно облегчило процесс переговоров Медведя и Валуя с сотником Грымом, вполне соответствующим той характеристике, что дал ему Медведь во время памятного разговора в лесу: упертый, туповатый, но исполнительный и Журавлю верный.

Боярин ненадолго пришел в себя и, вполне внятно обматерив Грыма, велел тому слушать Валуя с Медведем и, к немалому потрясению окружающих, Мишку. Грым в первый момент хоть и вылупился ошалело, тем не менее принял вводную без возражений и уточнений, словно его переключили. Как только в его голове сменились приоритеты, он все-таки начал соображать достаточно быстро и в правильном направлении, а потому с ходу огорошил:

– Так значит, приказа Слободу жечь боярин не отдавал? – и не дожидаясь ответа, озабоченно полез в затылок. – Тогда назад поспешать надо – Мирон мастеров резать пошел…

– Чего?!

Мишка не понял, как в его руках оказался самострел, наведенный на Грыма, а рука уже была готова нажать на спуск. Егор прыжком оказался рядом, но ударить не успел – боярич сам бессильно опустил оружие и застонал сквозь зубы, услышав, как где-то очень далеко мощно ухнул до боли знакомый звук, который никак не должен был раздаться здесь, по крайней мере, в ближайшие лет триста. В утреннем заснеженном лесу гул далекого взрыва прозвучал как приговор, убивая последнюю надежду.

– Ты что сделал, сука? Четвертую… – голос Журавля, хоть и прозвучал почти шепотом в наступившей тишине, но заставил Грыма побледнеть и попятиться.

– Мирон сказал… – Грым непроизвольно поежился и тревожно оглянулся на Медведя с Валуем, сглотнул, но все же попытался оправдаться. – Ты сам его за старшего оставил…

– ТАКОЙ. Приказ. Только. Я. Мог. Отдать. Лично. Дятел! – Жур отдышался, коротко закрыл глаза, словно набираясь сил, и поинтересовался почти спокойным голосом. – Ты ему людей дал?

– Пятерых… Его вертухаи с ним ещё…

Журавль открыл глаза, пошарил взглядом вокруг и остановился на Мишке. Заговорил тяжело, с усилием, делая долгие перерывы между словами:

– Слышь… депутат… Бери всех… И Грыма тоже. Дурак, но верен… Потом сани пришлете… Доживу – тогда договорим… Валуй, Медведь! – дождался, пока и тот, и другой подвинулись в зону обзора, и распорядился. – Этот с вами пойдет… Я сказал! – неожиданно прохрипел со своей лежанки Журавль. – К Даньке… К боярину Даниле… Он – за меня… – и отвалился без сил.