Я присел на корточки рядом с ним и увидел четкий отпечаток маленького ботинка, слегка припорошенный снегом. Хармвелл немного сдвинул фонарь, и луч света упал на второй отпечаток.

— Ну и как расшифровать эти отпечатки? — спросил я. — Куда они пошли? К озеру или к развалинам?

— Я думаю, к озеру. Следы идут на запад, а не на восток.

— К леднику?

— Возможно, — Хармвелл двинулся дальше. — Будь проклят тот день, когда я произнес слово «клад».

— Вам не в чем упрекать себя, мистер Хармвелл. Мальчики начали бредить кладом, как только увидели развалины монастыря, задолго до вашего приезда.

— А я подлил масла в огонь.

— Глупости. Нельзя помешать мальчикам быть мальчиками.

Мы молча дошли до берега озера. Тут Хармвелл снова припал к земле и начал изучать следы.

— Да… я их вижу.

— В какую сторону?

Он распрямился.

— Не могу сказать точно. Но не думаю, что они вернулись. Если повезет, мы скоро их догоним.

Не успели мы пройти и нескольких метров, как в темноте раздался странный звук. И хотя снег несколько приглушил его, это определенно был лязг металла. Насколько я мог судить, источник шума находился в четверти мили от нас, но был отлично слышен, поскольку в парке стояла мертвая тишина.

— Дверь в ледник? — спросил я у своего спутника. — А возможно, лопата или кирка?

— Боюсь, нет, мистер Шилд. — Я не видел лица Хармвелла, его зычный голос долетал до меня из тьмы и казался ее частью. — Мне кажется, такой звук издают смыкающиеся челюсти капкана.

— Господи! Мальчики!

— Сомневаюсь. Зачем им заходить в чащу леса?

— Но мы же не знаем наверняка.

Хармвелл сухо заметил:

— Им незачем туда идти. Кроме того, если бы в капкан попало живое существо, человек или зверь, мы бы услышали пронзительные крики.

Хармвелл неутомимо шагал вперед скользящей походкой, слегка согнув ноги в коленях. Я, пошатываясь, следовал за ним, размышляя, почему один из мальчиков, попав в капкан, не закричал: он упал в обморок от боли, потерял голос или… мертв. Капкан завладел моими мыслями, стал символом всего холодного, безжалостного и жестокого, что охотится на слабых, бедных и несчастных. Снегопад затихал, пока, наконец, не превратился в редкие снежинки. На востоке над озером появилось несколько звездочек, хотя большая часть неба по-прежнему была затянута облаками.

— А как вы узнали, что это капкан? — спросил я дрожащим голосом.

— Когда натренируешь ухо, то научишься отличать характерный лязг, который издают челюсти капкана.

— Вы говорите сейчас как опытный охотник?

Хармвелл помолчал, а потом ответил:

— И как жертва.

Мы подошли к входу в овраг, откуда можно было попасть в ледник. Идти становилось все тяжелей и тяжелей. Земля под ногами была усыпана следами осенних ураганов: обломки камней, вырванные с корнем деревья, ветки — все это присыпано снегом и укутано покрывалом темноты. Овраг не защищал от ветра, как я ожидал, поскольку вечером ветер поменял направление и дул теперь вдоль берега прямо к леднику, и не просто дул, а осыпал снежной крошкой.

Хармвелл, шедший на несколько шагов впереди, снова сгорбился и принялся изучать землю.

— Здесь кто-то был недавно, — бросил он через плечо. — Возможно, даже двое.

Я приблизил губы к его уху так, что ощутил холод его кожи:

— Вы имеете в виду мальчиков?

— Нет, думаю, взрослый. Но не могу сказать точно, свет слишком тусклый, да и следы смазаны.

Мы заторопились по тропинке, пока не добрались наконец до входа в ледник. Обе створки двери были открыты.

— Они здесь! — воскликнул я.

— Увы, это ничего не значит, — ответил Хармвелл. — Ледник оставили на ночь открытым. Рабочие захотели его проветрить.

— Но кто-то все-таки тут был, — заметил я. — Посмотрите на снег на входе.

Мы вошли в коридор, и нас встретил знакомый запах разложения, хотя и не такой сильный, как раньше. Хармвелл потопал вперед, подняв фонарь повыше, и нечаянно задел меня. Я закрыл нос и рот шарфом и проследовал за ним.

Внутренние двери тоже были открыты. Мы заглянули в темную глубь ямы. Слабый свет фонарей подрагивало в темноте, словно водная гладь.

— Господи, — пробормотал я. — Боже мой.

Хармвелл цокнул языком.

— Кто это? — спросил он.

Я не ответил. На дне ямы лицом вниз лежал какой-то человек, голова его была скрыта шляпой. На незнакомце было темное длинное пальто с высоким воротником. Руки раскинуты, а тело вдавлено в тонкий слой грязной соломы и талого снега.

— Кто это? — повторил Хармвелл уже более настойчиво. — Ради всего святого, Шилд, кто это?

Некоторые воспоминания преследуют нас словно привидения, — иные приятные, иные нет, но в любом случае от них нельзя убежать или притвориться, что их не существует. И хотя мне не очень хочется останавливаться на том, что произошло дальше, придется записать все по порядку.

Итак, освещение. Его единственным источником являлись наши фонари. Блеклый свет заполнил помещение, подрагивая, словно болотный газ, отчего даже воздух казался плотным и каким-то нездоровым. На камнях, кирпичах, талом снеге и теле на дне ямы — на всем блестели капельки воды, отражавшие тусклое пламя фонарей.

Я взглянул на Хармвелла, который смотрел на тело, ухватившись одной рукой за косяк. Мне показалось, что на его черной щеке выступила испарина. Он все время что-то беззвучно шептал, вероятно молитву.

— Кто это? — повторил он шепотом, но его зычный грудной голос прокатился по леднику и отразился от стен, как и свет фонарей.

— Не знаю.

Но вообще-то я знал, и то, что я знал, было просто ужасно. Я ухватился за скобу в стене, поставил свой фонарь на порог и перелез через край ямы. Моя нога нащупала ступеньку железной лестницы. Шаг за шагом я спускался в яму, очень медленно, поскольку полы пальто намокли и хлопали по ногам. Меня встретил запах смерти, который с каждой пройденной ступенью становился все сильнее.

— Опустить фонарь? — крикнул Хармвелл.

В яме было очень промозгло, возникло ощущение, что холод проникает в кости, чтобы поселиться там.

— Мистер Шилд? Мистер Шилд?

Я поднял голову и увидел лицо Хармвелла, нависшее над ямой, — белки его глаз казались потрясающе яркими. В ответ я лишь слегка покачал головой, не хотелось открывать рот и вдыхать этот спертый воздух. Я нащупал следующую ступеньку. Фонарь был не нужен, ведь я и так знал, что найду на полу: ночной кошмар, который отравит наши жизни и заполнит каждую пядь нашего существа, словно ядовитый газ.