Правая нога утонула в кашице из соломы и талой воды, покрывающей дно ямы. Труп, черный влажный сверток, лежал головой к лестнице. К стенке ямы было приставлено колесо от телеги. Я с глупым видом таращился на него, пытаясь представить, что же оно делает в яме, куда ни одна телега никогда не проедет. Я стянул правую перчатку и протянул руку, но там, где мои пальцы ожидали найти дерево, они встретили холодную и колючую поверхность ржавого чугуна.

— Мистер Шилд? — крикнул Хармвелл, и в его голосе послышалось настойчивое волнение, почти возбуждение: — Мистер Шилд, что вы нашли?

— Это… похоже на колесо…

— Оно служит решеткой для стока, — объяснил Хармвелл.

Мой взгляд скользнул вдоль трупа к круглой дыре посередине пола, около метра в диаметре. Нога трупа свисала над нею. Я наклонился и дотронулся кончиком пальца до длинного черного плаща. На мужчине все еще была плоская широкополая шляпа, которую удерживал на голове шарф, завязанный под подбородком, но из-за падения она сбилась на сторону.

С самого начала я был на сто процентов уверен, что человек, лежащий в яме, мертв, но теперь видел, что иначе и быть не могло, поскольку его рот и ноздри погрузились в талую воду. Как и в случае с несчастным сыном мистера Ноака, этот человек тоже мог утонуть в луже, если, конечно, был жив в момент падения. Я дотронулся до узкой полоски кожи над воротником. Все равно, что пощупать мертвого ощипанного фазана.

— Он дышит? — спросил Хармвелл торопливым шепотом. — Подождите, я спущусь с фонарем.

Я ощутил рвотный позыв.

— Черт побери, разумеется, он не дышит!

Сапожные гвозди в подошвах чиркнули по железным ступеням. Фонарь раскачивался из стороны в сторону; внезапно у меня в голове все поплыло, как в те времена, когда меня пичкали для успокоения настойкой опия, и мне показалось, что качается яма, а не фонарь, а ледник показался огромной клеткой ледяной птицы, накрытой покрывалом и раскачивающейся над черной пустотой. Темный сверток растворился в полумраке, а потом снова бросился в глаза.

Ayez peur, предупреждал меня попугай в Семи Циферблатах. Ayez peur. Бойтесь! Бойтесь!

Сейчас я боялся уже за всех нас, особенно за Софи.

— Бедняга, — Хармвелл держал фонарь над головой трупа. — Надо его перевернуть.

Мы склонились над телом. Я взялся за левое плечо и предплечье, а Хармвелл подсунул огромную ручищу под бедро. Мы потянули. Труп не сдвинулся с места.

Влажное окостеневшее тело казалось ужасно тяжелым. Мы потянули сильнее, и наконец талый снег хлюпнул, отпуская свою добычу. Труп упал на спину, подняв фонтан брызг. Мы с Хармвеллом отпрянули. На мгновение воцарилась тишина, которую прервало лишь журчание потревоженной воды. Свет фонаря упал налицо.

— Нет, — сказал я. — Нет, нет, нет…

— Что нет-нет-нет? — проскрежетал Хармвелл мне прямо в ухо.

Нет, перед нами лежал вовсе не Генри Франт, а женщина, которая его любила.

— Необходимо найти мальчиков, — сказал я, поднимаясь вслед за Хармвеллом по лестнице.

Хармвелл стоял у двери, ведущей в коридор.

— Вы лучше меня знаете их любимые места. Если хотите, я останусь и посторожу тело.

— Мы быстрее отыщем детей, если пойдем вместе. Им, возможно, потребуется помощь.

— Вы правы, — лицо Хармвелла оставалось в тени. — С другой стороны, нельзя оставлять миссис Джонсон без присмотра. Так никуда не годится.

— Она не станет возражать, сэр, по крайней мере сейчас. Мальчики важнее. Нужно обыскать развалины.

Его упорство озадачило меня, хотя я и не переставал думать о безопасности мальчиков. Я вспомнил, как накануне утром старший рабочий рассказал мне о засоренном стоке ледника, и внезапно мне пришло в голову, что сегодня одна из немногих ночей в году, когда ледник будет не только не заперт, но и пуст, иными словами, легкодоступен. Возможно ли, чтобы моего спутника посетила та же мысль?

Я прошел мимо Хармвелла и двинулся по коридору к выходу. Эта ужасная ночь еще не закончилась. Еще свежи были воспоминания об отравленном мастифе и лязге железных челюстей капкана. Хармвелл выбрался вслед за мною на воздух.

— Репутации бедной леди уже ничего не повредит, — заметил он своим зычным пасторским голосом. — Но вы правы — нужно подумать о живых.

Мы медленно побрели по оврагу добрались до тропки, ведущей вдоль берега озера, и пошли быстрее. Каждые несколько шагов мы выкрикивали имена мальчиков, и гулкий бас Хармвелла смешивался с моим баритоном. Наконец мы взобрались на холм, у подножия которого находились развалины и Грандж-Коттедж. Удушливая темнота давила своей тяжестью на спящую землю. Слева от нас чернел лес.

— Стойте, — сказал Хармвелл. — Слышите? Крикните еще раз.

Через мгновение я тоже услышал — звонкий детский голосок, раздававшийся откуда-то снизу, еле слышно отвечал на наши крики. Невзирая на опасность, мы, спотыкаясь и поскальзываясь, помчались по заснеженному склону. Когда я нырнул в темноту, то вспомнил ясный холодный день святого Стефана, когда мы вместе с Софи бежали за мальчиками.

Голосок повторял снова и снова:

— Мы здесь, сэр! Здесь!

С подветренной стороны самой высокой из разрушенных стен мы обнаружили съежившихся мальчиков. Они нашли убежище в нише заваленного дверного проема. Снег замел их по колено. Эдгар держал Чарли на руках.

— О сэр, — сказал маленький американец, стуча зубами от холода. — Я так рад… Чарли так разволновался… а потом уснул… я хотел сходить за помощью, но боялся оставлять его одного, да и не знал, куда идти…

— Вы поступили совершенно правильно. Мистер Хармвелл, предлагаю укутать их и отнести домой.

Чарли встрепенулся, когда мы пошевелили его, и начал тихонько плакать. Мы укрыли его плащом. Я снял с себя пальто и накинул на Эдгара, после чего мы дали обоим мальчикам по глоточку бренди и выпили сами. Охнув от натуги, я забросил Эдгара себе за спину, Хармвелл поднял Чарли, и мы начали медленный и бесконечно тяжелый подъем на вершину холма.

Я понимал, что на этом наши неприятности не заканчиваются. Конечно, лучше всего добраться до особняка, поскольку одному Богу известно, что мы можем найти в Грандж-Коттедж. Но тащить на себя мальчиков почти милю, особенно в такую непогоду, непросто. Поскольку мы шли, обремененные ношей, то не могли в полной мере использовать фонари. Вдобавок я беспокоился о мальчиках, особенно о Чарли, который, казалось, был почти без сознания, и мысль об обморожении не оставляла меня.

Однако когда мы вскарабкались на вершину, я услышал крики, доносившиеся с озера, и увидел вдалеке раскачивающиеся огоньки десятка фонарей и факелов. Я повернулся к Хармвеллу, чтобы разделить с ним облегчение, и увидел, что он стоит, приложив руку к уху, лицом туда, откуда мы только что пришли.