Пустые, заполненные небытием, эти прекрасные с золотинкой глаза все еще сохраняли грустную ласку, придававшую им такое очарование, возможно ли, чтобы они были глазами чудовища? Перед лицом неумолимой действительности Люпен, несмотря ни на что, все еще не мог соединить в одном персонаже эти два существа, образы которых были столь несовместимы в его помыслах.

Поспешно наклонившись над ней, он опустил длинные шелковистые ресницы и прикрыл жалкое, сведенное судорогой лицо.

И тут ему почудилось, будто Долорес отдаляется, а здесь, рядом с ним – черный человек в своем темном платье, в обличье убийцы.

Он решился коснуться этого человека и пощупал его одежду.

Во внутреннем кармане находилось два бумажника. Он взял один из них и открыл его.

Сначала он обнаружил письмо, подписанное Стейнвегом, старым немцем.

В нем содержались такие строки:

Если я умру прежде, чем открою ужасный секрет, пусть знают: убийца моего друга Кессельбаха – его жена, ее настоящее имя Долорес де Мальреш, она сестра Альтенхайма и Изильды.

Инициалы Л и М относятся к ней. Никогда в семейной жизни Кессельбах не называл жену Долорес, именем скорби и боли, он звал ее Летиция, что означает радость. «Л» и «М» – Летиция де Мальреш – таковы были инициалы, украшавшие все подарки, которые он дарил ей, например, портсигар, найденный в «Палас-отеле» и принадлежащий госпоже Кессельбах. Во время своих путешествий она приобрела привычку курить.

Летиция! Она действительно была его радостью в течение четырех лет, четырех лет обманов и лицемерия, когда она готовила смерть того, кто любил ее с такой добротой и доверием.

Возможно, я должен был заговорить сразу же. У меня не хватило на это духу в память о моем старинном друге Кессельбахе, чье имя она носила.

И потом, я боялся… В тот день, когда я разоблачил ее во Дворце правосудия, я прочел в ее глазах свой смертный приговор.

Спасет ли меня моя слабость?

«И его тоже, – подумал Люпен, – его тоже убила она!.. Черт возьми, он слишком много знал!.. Инициалы… Это имя – Летиция… тайную привычку курить…»

И ему вспомнилась последняя ночь, этот запах табака в комнате.

Он продолжал исследовать первый бумажник.

Там были кое-какие письма на шифрованном языке, наверняка передаваемые Долорес сообщникам во время их сумрачных встреч…

Были также адреса на клочках бумаги, адреса портных и модисток, но и адреса притонов, подозрительных отелей… А также имена… двадцать, тридцать имен, имена странные: Гектор, Мясник, Арман де Гренель, Больной…

Внимание Люпена привлекла одна фотография. Он пригляделся к ней. И тут же, отбросив бумажник, словно приведенный в движение некой пружиной, бросился вон из комнаты, из шале и устремился в парк.

Он узнал лицо Луи де Мальреша, узника тюрьмы Санте.

И только тогда, только в эту минуту вспомнил: казнь должна состояться на следующий день.

И поскольку черным человеком, убийцей был не кто иной, как Долорес, Луи де Мальреш действительно звался Леоном Массье, и он был невиновен.

Невиновен? Но найденные у него улики, письма императора и все то, что бесспорно обвиняло его, все эти неопровержимые доказательства?

С пылающей головой Люпен на мгновение остановился.

– О! – воскликнул он. – Я тоже схожу с ума. И все-таки необходимо действовать… ведь завтра его казнят… Завтра… завтра на рассвете…

Он достал свои часы.

– Десять часов… Сколько времени мне понадобится, чтобы оказаться в Париже? Так… я буду там сегодня… да, сегодня я там буду, так надо… И сегодня же вечером я приму меры, чтобы помешать… Но какие меры? Как доказать невиновность?.. Как помешать казни? Э-э! Неважно!.. Добравшись туда, я разберусь. Разве я зовусь не Люпеном?.. Тогда вперед…

Он снова бросился бежать и, войдя в замок, позвал:

– Пьер! Вы не видели Пьера Ледюка? А-а, вот и ты… Послушай…

Он отвел его в сторону и отрывисто, повелительно произнес:

– Послушай, Долорес нет… Да, срочная поездка… Она уехала этой ночью на моем автомобиле… Я тоже еду… Да замолчи ты! Ни слова… каждая потерянная секунда – это непоправимо. Ты должен без объяснений отослать всех слуг. Вот деньги, через полчаса в замке не должно быть никого. И чтобы никто туда не входил до моего возвращения!.. Ты тоже, слышишь… Я запрещаю тебе туда входить… Я потом все объясню… причины серьезные. Вот, возьми ключ… Ты подождешь меня в деревне…

И он снова бросился бежать.

Через десять минут он нашел Октава и, вскочив в свой автомобиль, сказал:

– В Париж.

II

Это путешествие стало поистине соревнованием со смертью.

Полагая, что Октав ведет машину недостаточно быстро, Люпен сам сел за руль, и началась беспорядочная, головокружительная гонка. По дорогам, в деревнях, на многолюдных улицах городов они мчались со скоростью сто километров в час. Оказавшиеся на пути прохожие в ярости вопили вслед автомобилю, но тот был уже далеко… исчез.

– Патрон, – бормотал смертельно бледный Октав, – мы погибнем.

– Ты – возможно, автомобиль – возможно, но я доберусь, – отвечал Люпен.

У него было такое ощущение, будто это не машина его несет, а он несет машину, и будто он преодолевает пространство своими собственными силами, собственной волей. Так сможет ли какое-либо чудо преградить ему путь, раз его силы неистощимы, а воля не имеет границ?

– Я доберусь, потому что должен добраться, – твердил он.

Он думал о человеке, который умрет, если он не доберется вовремя, чтобы спасти его, думал о таинственном Луи де Мальреше, таком обескураживающем со своим упорным молчанием и замкнутым лицом. И в дорожной сутолоке, под сенью деревьев, шум веток которых напоминал ярость разбушевавшихся волн, в смятении мыслей Люпен пытался, однако, выстроить некую версию. И версия мало-помалу вырисовывалась, логичная, невероятная, достоверная, – говорил он себе теперь, когда знал страшную правду о Долорес и смутно угадывал все возможности и гнусные замыслы этого расстроенного ума.

«Ну конечно, это она задумала против Мальреша самую ужасную из своих махинаций. Чего она хотела? Выйти замуж за Пьера Ледюка, которого заставила влюбиться в себя, и стать властительницей маленького королевства, из которого была изгнана. Цель была достижима и ей по силам. Единственное препятствие… я, я, который на протяжении многих недель неустанно преграждал ей путь; я, которого она вновь встречала после каждого преступления, я, чьей проницательности она опасалась, я, кто не успокоился бы до тех пор, пока не обнаружил виновного и не отыскал украденных писем императора…

Ну что ж, раз мне требовался виновный, виновным станет Луи де Мальреш, или, вернее, Леон Массье. Кто такой этот Леон Массье? Знала ли