эскадры, взявшей курс на север. На четвертый день они, по условному сигналу Фрейзера, покинули строй и свернули на восток. Корабли направились к порту Фучжоу и легли в дрейф, едва тот завиднелся на горизонте. Здесь, сказал Фрейзер, можно спокойно дождаться покупателей, не опасаясь докуки властей, ибо джонки таможенников редко выходят так далеко в море. Большей напастью были пираты, но и они, считал Фрейзер, вряд ли сюда сунутся, убоявшись британской эскадры. Однако береженого бог бережет, а потому необходимо на ночь выставить караулы и пушки держать наготове.

Вечером Захарий и капитан барка прибыли на ужин на флагманской бригантине, захватив с собою по дюжине ящиков опия. Решили, что мистер Фрейзер единолично убедится в надежности покупателей, буде они появятся, и уж тогда договорится о цене. Два других капитана останутся на своих кораблях, на всякий случай изготовившись к орудийной стрельбе.

Однако обошлось без пальбы, ночная сделка была заключена удивительно легко и быстро. Около полуночи на северо-востоке возникли приближающиеся огни – фонари “резвого краба”, облюбованного континентальными дельцами. С бригантины лодку окликнули, и толмач мистера Фрейзера быстро достиг соглашения. Вся операция, включая перегрузку трех дюжин ящиков с опием, заняла менее часа.

Получая свою долю выручки, Захарий обнаружил доход, на который не смел и надеяться: каждый ящик принес тысячу четыреста испанских долларов. Голова шла кругом от обладания суммой, достаточной для покупки корабля вроде “Ибиса”.

– Кто покупатель? – спросил Захарий.

Оказалось, сделку провел агент одного из самых крупных оптовиков, известного под именем Линь Чон, или Ленни Чан.

– Он тот еще тип, – усмехнулся Фрейзер. – С виду знатный мандарин, весь в чванстве и мишуре, но по-английски стрекочет, что твой англичанин, да еще с лондонским выговором. Судьба его до того необыкновенна, что будьте любезны. В Кантоне он, еще мальчишка, был в услужении у некоего Керра, англичанина-ботаника, который позже отправил его сопровождающим коллекцию растений в Лондон. Ленни основательно поработал в ботанических садах Кью, а затем вернулся в Кантон и основал собственный питомник. Связавшись с торговлей “черной грязью”, он сумел создать крупнейшую розничную сеть в Южном Китае. Однако год назад, когда в Кантоне появился комиссар Линь, ополчившийся на опий, все переменилось, и Ленни пришлось уносить ноги, ибо его поместье было захвачено, а за голову его объявлена большая награда. Но он, ловкач, удрал на дальние острова и возобновил свою торговлю в открытом море.

Поделив выручку, Фрейзер приказал подать бутылку бренди, за которой потекла беседа. В основном говорил он сам в своей спокойной, размеренной манере. Речь его, увлекательная и убедительная, Захария буквально заворожила.

Совершенно ошибочно, сказал Фрейзер, считать англичан виновниками опийной торговли. Не откликнись они на спрос китайских потребителей, это сделали бы другие. Любые попытки перекрыть поток зелья, в котором так велика потребность, будут тщетны, ибо он сродни потопу, являющему собой природное явление, и желание одного человека или всей нации его контролировать подобно стремлению удержать океанские приливы и отливы. Сей поток подчиняется абстрактным законам наподобие тех, что мистер Ньютон применил к движению планет. Согласно им, предложение соответствует спросу, как уровень воды – определенному часу дня.

Заявления китайских властей о вреде, который свободный поток опия наносит общественному благу, неверны и даже греховны. Истина в том, что наилучший и вообще-то единственный способ достичь общественного блага – позволить всем и каждому действовать в собственных интересах и по своему усмотрению. Вот зачем Господь одарил человека способностью мыслить: лишь когда он имеет возможность правильно рассчитать свою выгоду, возникает общественное благо – суть не что иное, как материальный достаток и социальная гармония. И впрямь, единственная истинная добродетель – разумный эгоизм, и коли дать ему распуститься пышным цветом, он сам создаст общественное благо, какое не снилось любому правительству.

Если кто и стоит на пути сих доктрин, продолжил Фрейзер, так это Китай с его раболепием перед властью и мелочным контролем в быту. Только разрушив свои нынешние институты, только отринув былые пути и обычаи, народ сего отсталого края может надеяться на достижение гармонии и счастья. И в том историческая миссия свободных торговцев: обеспечивая беспрепятственное поступление опия, всего-навсего очередного торгового артикула, они творят добро для Китая.

Наступит день, когда китайцы, последовав примеру людей, ничем от них не отличных, примкнут к свободной торговле и, будучи народом трудолюбивым, непременно достигнут процветания. Из всех уроков, преподанных им Западом, этот наиболее важен. И сидящие за этим столом не враги, но истинные друзья китайцам, ибо помогают им усвоить означенный урок. Отсюда вывод: чем неустаннее торговля опием, тем похвальнее дело купцов, тем крепче дружба с китайским народом.

– Все это для их же добра, у китайцев нет друзей лучше нас!

– Хорошо сказано, мистер Фрейзер. – Захарий поднял стакан: – Вот за это и выпьем!

Дом, снятый Дроздом для Ширин, стоял на холме в центре Макао, занимая свое место в ряду “домов-лавок”, окаймлявших покатую улицу Игнасио Баптисты.

Узкое длинное строение под черепичной крышей и его небольшой задний двор напомнили Ширин старые дома парсов в Навсари Гуджарата. Скудно обставленные комнаты были, однако, уютны, и Ширин с Розой быстро в них освоились.

Оказалось, эта часть города хорошо знакома Розе – поблизости были церковь Сан-Лоренцо, куда она часто ходила на службы, и миссия Мизерикордия, прежнее место ее работы. Совсем рядом обитали и семьи выходцев из Гоа. В их общине Розу прекрасно знали, а потому встретили радушно, не обделив теплом и Ширин, не ожидавшую так скоро и комфортно обустроиться в Макао.

К вечернему чаю обычно заглядывал Задиг, который остановился у купца-армянина, жившего неподалеку. Иногда они с Ширин отправлялись на прогулку, извилистыми улочками вышагивая к Прайя-Гранде – широкой бухте, обрамленной роскошными особняками. По дороге Задиг делился последними новостями.

Направляясь к острову Чусан, английская эскадра зашла в порты Амой и Нинбо. На стоянках предпринимались попытки передать императору меморандум лорда Палмерстона, в котором были изложены британские недовольства и требования, но задача оказалась невыполнимой – никто не желал принять послание. Портовые чиновники наотрез отказывали английским эмиссарам и порой проявляли враждебность.

В гавани Чусана эскадру встретила небольшая флотилия боевых джонок. Парламентеры старались убедить защитников острова сдаться без боя, но все напрасно. Будь что будет, заявили китайские капитаны, но они окажут сопротивление, и тогда английские корабли, встав в боевой порядок, открыли огонь. Ровно за девять минут они уничтожили китайскую флотилию и все береговые укрепления. Войска экспедиционного корпуса беспрепятственно высадились на остров и на следующий день захватили его столицу Тинхаэ. Над городом взвился британский флаг, английский полковник стал комендантом острова.

Все это было в точном соответствии с планом коммодора Бремера и капитана Эллиотта.

Под влиянием последних событий дневниковые записи Нила, датированные серединой июля 1840 года, стали отрывочны и были наспех сделаны, как всегда, на бенгали, но порой и на английском.

Как раз в то время в Гуанчжоу узнали о захвате Чусана и падении Тинхаэ. И тогда же пришло известие, что многочисленные торговые корабли, сопровождающие британскую эскадру, напропалую торгуют опием вдоль всего побережья.

Такое развитие событий стало тяжелым ударом для комиссара Линя, все еще лелеявшего надежду путем переговоров достичь соглашения, которое приведет к восстановлению торговых отношений. Но теперь, после проявленной британцами агрессии, он понял, что поголовное изгнание оккупантов – единственный способ пресечь опийную торговлю. И тогда повсюду были разосланы