– Там… там… эм-м-м… женщина такая в розовой шляпке! Она сумасшедшая! Вообще ненормальная! Не пускайте её сюда, что бы она вам ни говорила, ясно?

Охранники не сразу поняли, в чём дело, но затем твёрдо кивнули.

– Ах, да, – опомнившись, добавила я. – Она считает себя женой сенатора, представляете?! Совсем чокнутая, так что не ведитесь на это, парни!

Участники быстро сменялись один за другим, и публика всех встречала шквалом оваций и поддерживающим гвалтом.

Мы с Калебом выступали седьмыми. И мне уже абсолютно без разницы на это дьявольское число, которое меня, очевидно, преследует. Я смирилась. Подумаешь, какое-то совпадение десятый раз подряд. С кем не бывает.

Что касается Калеба. Мне было неловко смотреть ему в глаза, потому что странным образом, после поцелуя с Мики, почувствовала, что отчасти предала и его. Но нам предстоит выступать вместе, и когда дело касается работы, на личное времени не должно оставаться.

Он выглядел… нормально. Вполне обычно. Спокойно, и даже улыбнулся мне пару раз. Сдержанно. Очень сдержанно. И если бы не грусть в его глазах, которые ещё недавно умели сиять, я бы сказала, что он в норме.

А теперь даже не знаю, какова причина его состояния: я или встреча с беременной Тейт.

– Ты как? – неловко поинтересовалась я, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты о чём? – Калеб говорил тихо и спокойно, в то время как глаза говорили о том, что он хочет кричать.

– Я… я… о ней. – Вконец неловко стало.

– О ком? – с тем же видом переспросил Калеб, резко приблизился и перешёл на шёпот. – Если бы ты не должна была принять это решение сама, Лекса, двадцать минут назад я бы оторвал твоему парню руки, и мне было бы абсолютно плевать, как он после этого будет играть на гитаре.

Вот так.

На этом разговор был закончен.

Волнение среди участников ощущалось буквально. Словно невидимая шаровая молния мечется от одного к другому и то и дело заставляет вздрагивать.

Я высунула нос из-за кулис и уже спустя пару секунд нашла в толпе розовую шляпку и мою маму под ней.

– Да как так?! – тихонько выругалась и вернулась к толпе ожидающих.

Нервный тик добрался и до меня. Не могла найти себе места, а мозг, пребывая в лихорадочном состоянии, пытался придумать хоть какой-то план отступления. Сразу после того, как мы с Калебом отыграем и покинем сцену.

– Дай мне своей смеси, Винс, – Олли потянулся к здоровой пластиковой бутылке с уже знакомой мне тягучей жидкостью цвета болота.

– Да пошёл ты, – бросил ему Винс, делая глоток. – У меня у самого крыша едет.

– Не ты один здесь на нервах, Винс! В тебя всё равно столько не влезет!

– Сходи в медпункт, попроси успокоительных. Эй, Мики, – Винс зашагал ко мне. – С тобой я поделюсь. Отлично успокаивает нервы и…

– И улучшает деятельность мозга, – закончила за Винса и протянула руку. – Давай. Может, добавит мне пару извилин.

Сделала несколько больших глотков, поморщилась и вернула Винсу:

– Ну и дрянь.

– Спасибо, – усмехнулся Винс, вновь отпивая из бутылки. – Удачи!

– Пора на сцену, – Калеб вручил мне мою гитару и дольше положенного задержал взгляд на моём лице.

– Всё будет в порядке.

– Знаю, – он мягко улыбнулся. – Ты создана для того, чтоб играть. Покажи им всё, на что способна.

Когда вслед за мной на сцену вышел Калеб, визг публики нужно было записать на диктофон и демонстрировать как идеальный пример всеобщего сумасшествия.

Калеб коротко помахал рукой, отчего троекратно усилил голосовые децибелы своих фанатов, и занял место у микрофонной стойки. Спустя несколько секунд моя гитара была готова к работе, я оглядела толпу, старательно избегая правой её части, где, схватившись за голову, стояла мама и не сводила с меня глаз, и, чувствуя в себе прилив адреналина, ударила по струнам.

Brookroyal «Over», – вот песня, которую выбрал Калеб.

Абсолютно простая и незамысловатая песня. Я предлагала произведения и потяжелее. Но Калеб настоял на ней. «Чем проще мы будем, – сказал он, – тем больше запомнимся. Поверь. Я слышал, что выбрали остальные участники».

Я согласилась.

Калеб мой вокалист.

Калеб просто мой вокалист.

Улыбается мне с долей печали в глазах, пока я проигрываю вступление и не отрываю взгляда от его лица. Я благодарна ему за то, что он дал мне этот шанс. Шанс выступить с ним на одной сцене. Почувствовать его энергию и играть для него.

Уверена, что этот момент уже стал одним из самых счастливых в моей жизни.

Печально-счастливых.

Момент, когда смерть схватила меня за горло.

Мне уже знакомо это чувство. Чувство, словно голова утяжеляется, язык немеет и медленно распухает во рту. Боли нет, но я чувствую напряжение в горле, ткани натягиваются и вот-вот затрещат по швам. Но самое страшное происходит с гортанью. Её сдавливает, становится трудно дышать, воздух больше не в состоянии насыщать лёгкие кислородом так, как того требуется. Хочется сделать вдох, но вместо этого изо рта вырывается судорожный кашель, но мои пальцы всё ещё на струнах, я продолжаю играть. Для Калеба. Потому что он поёт… Или нет… Я не слышу.

Туманным взглядом вижу всё, как в замедленной съёмке. Вижу, как в сторону отлетает микрофонная стойка и Калеб бежит ко мне. Бежит? Нет, он плывёт. Медленно… Слишком медленно.

Звякают струны, и пищат усилители. Не сразу поняла, что это моя гитара ударилась о пол. А значит, я лежу рядом с ней.

Горло сжимает. Это отёк. Это реакция на аллерген, попавший в мой организм.

Откуда во мне взялись орехи?

Бордовая крыша сцены кружится перед глазами, пока я судорожно кашляю, держась за горло, и наверняка выгляжу совершенно непривлекательно. Звуки похожи на всасывание воды через трубочку, когда в стакане осталось всего пару капель. И странно, что меня это беспокоит.

Чувствую, как тяжелеют веки, но не потому, что я отключаюсь, а потому что и они распухают, как и большая часть моего лица.

Не нужно было есть орехи.

Не нужно было пить коктейль Винса.

– Лекса! – перепуганное до смерти лицо Калеба плавает перед глазами. – Лекса!!! Слышишь меня?!!