Саймон Ди не показывается на британском телевидении тридцать три года. В 2003 году, когда четвертый канал предлагает ему снять единственный спецвыпуск, Ди предлагает им пригласить на передачу кого-нибудь из его знаменитых друзей из шестидесятых. Но все они отказываются. «Вы сказали, что это я, что это мое грандиозное возвращение?» – спрашивает он. Да, сказали. Ди ничего не отвечает, но вид у него разочарованный.

В «Брюэровском словаре жуликов, негодяев и эксцентриков» есть статья «синдром Саймона Ди» – такое состояние, при котором «о человеке помнят, что он забыт».

Кабинет директора, школа Рептон, Дербишир

Май 1919 года

Майкл Рамсей несчастлив в частной средней школе. «Я никогда не чувствовал себя настолько непереносимо жалким, – пишет он матери, датируя письмо «вечер вторника, сразу после чая». – …Я больше тут не могу… Плачу в три ручья. Приезжай быстрее, не раздумывай ни о чем. Я совершенно несчастен».

В 1918 году он получает стипендию для поступления в Рептон, где ему чуть повеселее, хотя он остается аутсайдером, предпочитая книги спорту. Тамошний директор – сухой, волевой, холодный в своей эффективности – молодой священник по имени Джеффри Фишер. Рамсей дает ему прозвище «кулик». В свою очередь, Фишер нелицеприятно оценивает Рамсея как эксцентрика, книгочея и неряху; он с неодобрением отмечает его привычку бесконечно поддергивать брюки локтями.

Когда Рамсей становится старше, он обнаруживает у себя талант к дебатам и начинает интересоваться политикой. Как и его родителей, голосовавших за лейбористов на всеобщих выборах в 1918 году, его ужасает ура-патриотизм и милитаризм; в пятнадцать лет на дебатах он с жаром возражает против отправки британских войск в Россию на борьбу с большевизмом. Однако он заходит слишком далеко; когда помощник учителя выступает в поддержку предложения, Рамсей обрушивает на него весь свой сарказм, что относится к наказуемым нарушениям. Далее следуют, по выражению Рамсея, «некоторые неприятности»: ему велят явиться к Джеффри Фишеру, который заставляет его выучить наизусть пятьдесят строк на греческом из пьесы «Медея».

Вскоре он снова попадает в опалу, когда отказывается идти на парад вместе с факультетом подготовки офицеров. После этого между ним и Фишером начинается борьба воль, в которой, может быть, неожиданно, ученик побеждает директора. Найдя лазейку в школьных правилах, он заставляет директора признать, что военную подготовку нельзя считать обязательной, и, вооруженный письмом отца в поддержку, он добивается разрешения не ходить на парад. Он покидает Рептон в конце 1922 года с итоговой характеристикой от Фишера, заметно скупой на похвалу: «Юноша с сильным характером, который неплохо проявил себя, несмотря на некоторую невоспитанность».

Майкл Рамсей идет в священники и быстро делает карьеру. Пути их снова пересекаются, когда Фишер, теперь уже епископ Честерский, соглашается взять Рамсея к себе в капелланы-наставники. Рамсей, со своей стороны, так и не смог освободиться от страха перед бывшим директором. Они очень разные: Фишер, один из видных масонов, бойкий, деятельный, властный, консервативный, ярый сторонник правил в одежде и активный приверженец гамаш на заутренях; Рамсей мечтатель, либерал[203], балагур, путаник, эрудит, легко впадает в скуку[204] и часто забывает завязать шнурки.

В 1945 году Фишера назначают архиепископом Кентерберийским, и на этом посту он сменяет Уильяма Темпла, тоже бывшего директора Рептонской школы. Когда приходит время и Фишеру уйти в отставку, он полагает, что его бывший ученик решительно не подходит на роль преемника, и дает премьер-министру соответствующую рекомендацию. «Доктор Ф. категорически, даже ультимативно настроен против доктора Рамсея», – записывает Гарольд Макмиллан в дневнике.

Рамсей обожает пересказывать друзьям эту историю. «Он сказал: «О, премьер-министр, я скоро собираюсь на пенсию, и, по-моему, доктор Рамсей, архиепископ Йоркский, совершенно не годится в мои преемники». А Макмиллан спросил: «Почему же?» А Фишер сказал: «Он был моим учеником в Рептоне, и я не думаю, что он годится». А Макмиллан сказал: «О, доктор Рамсей прекрасно подходит». А Фишер сказал: «Доктор Когген, епископ Бредфордский, очень подходит». А Макмиллан сказал: «Что ж, архиепископ, может, вы и были директором Майкла Рамсея, но только не моим, а я намерен назначить доктора Рамсея. Доброго дня»[205].

Майкла Рамсея в положенное время назначают архиепископом Кентерберийским. Даже когда Фишер удаляется на покой, их отношения остаются натянутыми. Фишер получает звание пэра, и Рамсей, умевший придумать удачное прозвище, зовет его Бароном. Фишер, в свою очередь, не желает тихо сидеть на пенсии. Он требует, чтобы его, как раньше, титуловали «ваша светлость», и из своего нового дома в Тренте, что в графстве Дорсет, заваливает Ламбетский дворец архиепископа письмами, где высказывает недовольство решениями своего преемника.

«Когда я вижу почтовую марку из Трента, у меня сразу возникает ощущение обреченности», – признается Рамсей друзьям и уверяет, что письма Фишера прямиком отправляются в мусорную корзину. Известный шутник, он любит изображать, как леди Фишер бежит по улице за мужем, чтобы не дать ему добраться до почтового ящика. «Да, она пыталась его остановить. Бежала за ним по улице, но все зря!»

Когда как-то раз новый архиепископ Кентерберийский возвращается из мастерских музея мадам Тюссо, где позировал для своей восковой фигуры, подчиненные находят его в веселейшем расположении духа. «У них кончился воск, и им пришлось расплавить Джеффри Фишера!» – ликующе восклицает он.

В 1974 году, когда приходит время и ему уйти на покой, на обеде в свою честь в Новом колледже в Оксфорде Рамсей произносит весьма остроумную речь. В ней он рассказывает, что недавно ему приснилось, будто бы он в раю, на приеме для всех бывших архиепископов Кентерберийских, где подают херес. И друг за дружкой они подходят к нему перекинуться словечком. Он встречает и обнимает Ансельма, архиепископа XI века, которому симпатизирует, потому что тот «главным образом преподавал, старался молиться и совсем не заботился о пышности и славе своего положения. И только мы с Ансельмом нашли общий язык, как к нам заявляется, кто бы вы думали, Барон собственной персоной. «Ну что, ребята, – говорит Фишер, – пора снова приниматься за работу!»