в участок, я задумалась. Мама рассказывала мне о мужчине, с которым она встречалась. Ли. Я мало что о нем знала, но мама говорила, что у них все серьезно. Ты показал мне это ожерелье, и я поняла, что после ее смерти я ни разу не просматривала ее вещи. Это было слишком больно.

Его глаза расширились, едва заметно, но я уловила это. Вина. Этот гребаный мудак был виновен.

Этот блеф должен был сработать. Он должен был сработать. Мое сердце забилось быстрее, но я изо всех сил старалась сохранять внешнее спокойствие.

— Сегодня я просмотрела ее вещи, — сказала я. — Ее украшения. Ее записные книжки. Ее фотографии.

— И?

— Почему она назвала тебя Ли? Это из-за твоей жены? Ты обещал оставить ее ради мамы?

Маркус поджал губы. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Завтра Брайс выпустит специальный выпуск газеты, в котором расскажет о тебе как о мамином бойфренде и предположит, что это ты убил ее. Она включит в него фотографии, которые я нашла, где ты с мамой.

Он насмехался. — Ты лжешь.

Да, я лгу.

По иронии судьбы, наш план состоял в том, чтобы использовать полицейскую тактику. Я бы притворилась, что у меня есть улики, которых у меня нет, в надежде, что Маркус подтвердит хоть что-то, чтобы доказать свою причастность.

По сути, он сделал то же самое со мной сегодня. Может быть, любопытство Маркуса тоже возьмет верх.

Я рассчитывала на это, а также на его высокомерие. В конце концов, ему это сходило с рук целый год.

— Думаю, ты узнаешь об этом завтра, когда разносчик газет выбросит твой экземпляр на тротуар.

Его взгляд стал жестче, когда он приблизился. Он подходил слишком близко, Исайя, несомненно, ругался, но я отказывалась сдвинуться с места. Я смотрела ему в глаза и не моргала. Я не дышала. Мое тело было статуей, которую он не смог бы игнорировать.

Даже если все провалится, даже если он затащит меня в тюрьму, Брайс собирается написать статью. Это будет не завтра, но как только она сможет собраться с силами.

Она сделает все, что в ее силах, чтобы осудить шефа. По крайней мере, она воспользуется своей газетой, чтобы он никогда больше не был назначен на свою должность. И она позаботится о том, чтобы у жены Маркуса было достаточно сомнений, чтобы задать несколько неудобных вопросов о том, куда он исчезал в те выходные, когда был с мамой.

Мне было неприятно, что мама была с другим женатым мужчиной, но со своими чувствами по этому поводу я разберусь позже. Может быть, она не знала. Я дала бы ей повод для сомнений.

Я сосредоточилась на взгляде Маркуса, на том, чтобы выдержать взгляд этого убийцы. — Тебе следовало убить меня, когда ты держал меня на той горе.

Он вздрогнул.

Да, засранец. Мы все знаем, что это был ты.

— У тебя нет никаких доказательств.

— У меня есть, — ответила я. — И я позабочусь о том, чтобы их было достаточно.

Маркус наклонился вперед, почти как будто собирался дотянуться до меня. Но затем он сжался, его плечи глубоко опустились. На моих глазах этот человек, которого я когда-то считала таким честным и справедливым, сморщился.

Перемена застала меня врасплох. Я пошатнулась, отступив на дюйм назад и оступившись на ступеньке. Что он делал? Это был трюк? Я не сводила с него глаз, пока он проводил рукой по усам и отступал к качелям на крыльце.

— Я устал. — Он опустился на сиденье, его форма помялась. Я не заметила темных кругов под его глазами в отделении, но теперь, когда я посмотрела, он был измотан. Уставшим.

По иронии судьбы, это было то же самое слово, которое отец использовал перед смертью.

Целая жизнь в борьбе истощила их обоих.

Маркус был виновен. Это было ясно как день для любого на этом крыльце. Только я была здесь единственным человеком, и то, что я получила от него, не было признанием.

Я сделала шаг вперед, убедившись, что нахожусь вне его хватки, но достаточно близко, чтобы не пропустить его в микрофон. — Ты любил мою маму?

Он не подтвердил это раньше, но я хотела знать. Может быть, потому что разбитое сердце было легче проглотить как мотив, чем то, что Маркус соблазнил маму только для того, чтобы добраться до Дрейвена.

— Да, — признался он. — Я всегда любил ее.

— Почему ты убил ее?

Он опустил взгляд на землю. — Я полагаю, это записывается.

— Да. — Не было смысла лгать. Либо он замолчит, и я окажусь в том же месте, где была целый год, либо он сдастся и заговорит.

Сдайся. Пожалуйста. Просто сдайся.

Разве он не устал бегать? Разве он не устал прятаться?

— Почему? — спросила я снова, а затем затаила дыхание в ожидании ответа. В моем голосе звучало отчаяние.

Он изучал мое лицо, как и сегодня в участке. — Ты похожа на нее. И на него.

Лицо Маркуса осунулось, и он отвернулся от меня.

— Это было из-за Дрейвена, верно? — спросила я.

— Почему она не могла просто держаться от него подальше? Она никогда не держалась подальше. Он не хотел ее. Он не любил ее. Не любил. Но этого было недостаточно. Этого никогда не было достаточно.

Он не ошибался. Мама была одержима Дрейвеном. Очевидно, Маркус чувствовал к ней то же самое.

— Почему она называла тебя Ли?

— Мы были детьми, когда встретились. Подростки. Ее семья переехала в город и поселилась в доме по соседству. Я никогда в жизни не видел более красивой девушки. Эта ее улыбка — другой такой не было.

Нет, не было. И он стер ее с лица земли.

Я придержала язык. Мне хотелось закричать и ударить его, проклясть его за то, что он сделал. Задушить его, пока это чудовище не исчезнет из мира. Но этого было недостаточно. Он заслуживал седьмого круга ада за то, что сделал — в виде тюремной камеры.

— Я был моложе ее, — продолжал он. — Она смотрела на меня, а я убегал и прятался. Мне потребовались недели, чтобы набраться смелости и представиться. Я не мог говорить, а когда смог. Я произнес свое имя так тихо, что она уловила только мое второе имя. Но она рассмеялась и с тех пор называла меня только Ли.

Маркус смотрел на темную улицу, на его лице было выражение любви и тоски. Его жена, предположительно, была внутри, а он тосковал по моей матери.

Даже в смерти.

Знал ли отец о чувствах Маркуса к