человек, который должен ее бросить, даже не задумывается, что можно поступить иначе. Если это была шутка златовласой Акрины — что ж, Дельфина улыбалась. Она одна из всех Островов верила, видела: когда лантис ласкает ее, он забывает про расставание. Он уйдет, но уходить он не хочет. И она не считала дни до отплытия кораблей, не просила время замедлиться, а взапой пила настоящее. Каждый миг, каждую ночь.

“Мара, а не златовласая Акрина, благословила эту любовь, Мара так хотела — и я тоже хотела”.

Мудрые призвали Дельфину в Святилище и велели:

— Говори.

Стоя в центре круга, под взглядом всех богов она рассказала про меч и про Мару, явившуюся ей в видении.

— Я сделала то, чего желали боги.

— Если регинец позовет тебя за собой, — спросили Мудрые, — что ты ему ответишь?

Дельфина задумывалась об этом много раз. Она знала, что этого не будет, но спрашивала себя — как поступают Острова с теми, кто решил уйти? Женщина со всей наивностью верила, что силой держать не станут. Кому нужна навязанная преданность? Назовут ее “не-сестрой”, Наэв обнимет напоследок — и путь на Острова будет для нее закрыт, а ее имя будут упоминать со смутной неловкостью. Дэльфу и Нел, конечно, с ней не отпустят — две крепкие девочки еще послужат Островам. Марку из Лантисии нечего делать в чужом многоликом Меркате, а на другом берегу сразу поймут, кто она. Публично повесят или отдадут на растерзание толпе, если только никто не признают в ней Морскую Ведьму — ведьм Побережье сжигает. Марк не сможет ее защитить, только разделит ее участь. Но если чудом Региния и помилует ее, кем будет там Дельфина, Жрица, возглавлявшая морские походы? Молчаливой женой? Презренной шлюхой наемника? Идти за Марком — все равно, что шагнуть с обрыва, и хорошо, что он не позовет ее с собой.

— Я пошла бы за ним, Мудрые. Возможно, пожалела бы об этом потом. Но сейчас — пошла бы, не раздумывая.

— Ты не боишься произнести это вслух перед нами?

Дельфина выдержала их взгляды, не опустив синих глаз, тихо спросила:

— Разве вы хотели, чтобы я солгала в Святилище?

И ясно услышала мысли Старших Жриц. С чем труднее будет смириться тэру: с примерным наказанием любимицы Алтимара или с ее возможным бегством? И на что способна по уши влюбленная женщина, если ей не оставить выбора? Не нашлет ли она морских змей на Острова, если придется? А, может, пора ей исчезнуть по тайному приказу Совета? Старухи допускали, что Дельфина может предать Острова. Несколько мгновений она осознавала эту… нелепость. Не оскорбление, не обида — это вроде землетрясения, что рушит вечные горы. В глубине памяти вспыхнули слова Теора: “Старухи рассказывают много сказок, сестренка”. Теор знал об Островах больше, чем его близняшка хотела знать. А она давно уже не четырнадцатилетняя девочка, чтобы считать мир простым. В мире, что создан богами, убивают, предают и подозревают — кто она такая, чтобы назвать мир неправильным?

Не дожидаясь разрешения, Дельфина повернулась и вышла из Святилища, остановилась на пороге и сказала:

— Зелье, что не дает мне понести от Обряда… Я не пила его с тех пор, как отдалась регинцу. Я хочу, чтобы вы это знали.

Оправдав свое название, Мудрые не стали бороться с наваждением, что вскоре уйдет само. Менее, чем через месяц, снарядили тот корабль, что должен был унести его в Меркат. Море свело их, Море и разлучало. Дельфина не верила в разлуку — не так велик мир, чтобы был от нее далеко тот, кого она любит. И, когда на корабле Марк спросил ее в который раз:

— Почему ты не плачешь, женщина?

Она ответила:

— Потому что счастлива.

Наэв правил кораблем, Дэльфа и Ирис привычно ругались (“Отвяжись, упрямая девчонка, кому говорю!”), а Дельфина целовала своего — конечно, своего! — Марка на глазах у всех. Не теряла — отпускала. Она знала, как смотрят тэру на живой амулет, как поглядывают на волны: не обрушится ли на корабль ревность Господина? Море несло “Змею” бережно, как ребенка, — как могло Море сердиться на свою Дельфину? Частью этой стихии были ее родители, и столько друзей, и Ана, ее дорогая сестренка. Одно Море было ей и отцом, и матерью, и любовью — раньше, до великого шторма.

— Меч, что свел нас вместе, — сказала островитянка, — я не оставлю себе. Отдам нашему сыну.

Слишком мало времени прошло, чтобы к ее словам относиться серьезно, Марк засмеялся:

— Сыновей у меня еще не было. Неужели первый будет разбойник и враг Регинии?

Это Дельфине следовало смеяться — откуда знать беспечному скитальцу, сколько у него сыновей?

— У него будут твои глаза и твое имя. Мой сын никогда не поднимет оружие против тебя.

Позади:

— Ведь выпорю, упрямица!

— Начинай! Я уже боюсь.

В этом походе Дэльфа шалила вдвое больше обычного — неужели в глубине души боялась, что мать откажется плыть назад? Детство ее было на исходе. На стоянке восточнее Мерката девочка убежала собирать ракушки. А вернулась растерянной и такой бледной, что Ирис испугался, не укусила ли ее змея, которыми богата эта местность. Когда он подошел, девочка вдруг завизжала и спряталась за мать. Ирис смущенно отвел глаза, догадавшись. К Дэльфе, которую он и Дельфина привыкли считать малышкой, подкралась не змея, а зрелость. Пришло время Белых Лент.

Дельфина увела девочку прочь. Не видать теперь ее дочери меркатских чудес. Ей предстояло сторониться людей, пока Мудрые не проведут надлежащих Обрядов. На Островах Дэльфу бы заперли в доме, на корабле прятаться негде, поэтому ее с головы до ног укутают белой тканью, и она будет походить на куколку, готовую стать бабочкой. Пару лет спустя состоится ее Посвящение, и Дельфина будет встречать дочь осенью на Острове Кораблей, как встречала ее Циана. И — приходится вспомнить — как Унда встречала Ану. Движется солнце по небу, неостановимо движется жизнь — не Дельфине замедлять ее ход.

Они простились в Меркате. Ей предстояло возвращаться назад, Марку же — сухопутным Восточным Путем добираться до Регинии. Жрица не спрашивала, куда он там отправится, да он едва ли знал.

— Сделай, как я хочу, Дельфина с Островов. Если вправду будет у тебя мой ребенок, пусть он знает истинного Бога.

Она заглянула в темно-изумрудные глаза — запечатлеть в памяти, чтобы снились каждую ночь.

— Между богами нет вражды.

Они стояли на берегу, впереди маячили стены меркатского города. Море ждало Дельфину, как его — суша. Но между Морем и сушей