ко мне и моему герою во многих отношениях, он никогда не освободится от своего зловредного прошлого и своих девиантных пристрастий.

Меня это устраивало.

Я давно научилась любить темноту.

Повернув голову, я поцеловала щетинистую челюсть Данте.

— Все в порядке, Данте. Темные вещи тоже могут быть красивыми.

Он посмотрел на меня из тени.

— Разве я этого не знаю?

— Ты найдешь кого-нибудь получше, — сказала я ему, хотя сейчас было не время. Я слышала, как Шервуд начал празднование в другой комнате. — Ты не любишь меня так, как мог бы любить свою вторую половинку.

Он пожал плечами, потому что не хотел этого признавать, и я думала, он знает, что я говорю правду.

— Тогда давай сделаем это, — предложил он с белой улыбкой, светившейся в темноте.

— Va bene, — согласилась я, вырываясь из его захвата и возвращаясь в основное пространство.

Шервуд как раз заканчивал свое выступление.

— А теперь, братья мои, наслаждайтесь своей добычей и наслаждайтесь ночью, как Дионис хотел, чтобы мужчины наслаждались вином и женщинами без ограничений! — прокричал он из динамиков, его последние слова растворились в пылких аплодисментах толпы.

Сразу же были выведены первые женщины, которые заняли свои места на платформах, обнаженные, как в день их рождения, но с черными пластиковыми ошейниками, увешанными удостоверениями личности, чтобы мужчины знали, на каких женщин делать ставки.

Я не спускала глаз с Шервуда.

Он двигался сквозь толпу, подимая в ответ руки и лукаво ухмыляясь, его худощавое тело прорезало тела, как игла, и стрелой возвращалось в комнату, где содержались рабыни.

Я последовала за ним.

Пока я это делала, мой разум был наполнен воспоминаниями об «Охоте». Я вспомнила жестокое ощущение холодного шотландского воздуха на моей обнаженной коже, болезненное, как скольжение замерзшего лезвия по моим щекам, когда я отчаянно бежала сквозь темный мрак леса. Я вспомнила, как он назвал меня Золотой Лисицей, самой желанной девушкой, которую можно насиловать и похищать, так что мужчины падали из черной ночи, как демоны, посланные из ада, чтобы надругаться надо мной.

Я вспомнила, как он приказал Лэндону Ноксу хлестать меня, пока я не превратилась в месиво из крови и разорванной плоти.

Я позволила этим мыслям наполнить мои паруса, когда помчалась по коридору в заднюю комнату и увидела Шервуда, отвернувшегося от меня, его руки на голове молодой девушки, обслуживающей его ртом на коленях.

Отвратительно.

Свинья, грязная свинья, которую я увижу мертвой, прежде чем он будет на свободе.

Пока я думала об этом, раздался ряд мощных ударов, когда полиция ворвалась на склад, готовясь осадить это мероприятие.

Шервуд дернулся и тут же нагнулся, чтобы застегнуть штаны, готовясь бежать.

Я подошла к нему сзади, быстрая и бесшумная, как тень, держа нож в руке вокруг его туловища и прижимая его к яремной вене.

Я чувствовала, как его пульс сотрясает лезвие.

— Привет, Шервуд, — легко поздоровалась я, когда он замер. — Помнишь меня, Золотую Лисицу?

Я была удивлена, что он слегка расслабился, его голос стал шепотом облегчения, когда он сказал:

— Рабыня Девенпорт, как интересно видеть тебя здесь.

— Полагаю, это для такого человека, как ты, который считает себя непобедимым. Почему ты думаешь, что кто-то из твоих подвергшихся насилию рабов поднимется и ударит тебя по яйцам, как ты того заслуживаешь?

— Ты собираешься это сделать, пнуть меня по яйцам? — спросил он с ноткой веселья в голосе. Мне хотелось расколоться надвое.

Он не воспринял меня всерьез даже тогда, когда лезвие было приставлено к его шее. Он не уважал меня и угрозу, которую я представляла, потому что я была женщиной и, следовательно, была никем.

Гнев пробежал по мне лавой, горячей и столь же едкой.

— Метафорически, возможно, — сказала я сквозь зубы. — Я просто собиралась надеть на тебя наручники и ждать, пока полиция тебя заберет, но теперь я не так уверена. Возможно, мне следует показать тебе то же самое, что ты показал мне много лет назад. Полное и абсолютное отсутствие милосердия.

— Не относись к тренировкам так серьезно, каждого раба нужно сломить. Ты не можешь сказать мне, что не была счастлива, будучи рабом Торнтона. Кажется, ты очень сильно в него влюбилась, — насмехался он.

Я не знала, что у ненависти есть привкус, металлический и химический, словно керосин, пролитый мне на язык. Мои слова вспыхнули, когда покинули мой рот, выпуская огонь.

— Именно угроза любви заставила тебя приказать Ноксу изрубить мне спину в клочья, а затем сделать то же самое с Александром. Именно угроза любви заставила тебя превратить женщин в ебаных животных в «Охоте», и именно угроза любви сейчас прижимает нож к твоему горлу, Шервуд. У тебя не было ни малейшего шанса.

Он сдвинул руки, прижав ко мне голову, чтобы высвободить мою хватку. Но он был слишком высок, основание его головы врезалось лишь в мой лоб, и хотя это было больно, но этого было недостаточно, чтобы вывести меня из строя. Вместо этого я использовала его внебалансовую инерцию, чтобы обхватить одну из своих ног вокруг его и давить до тех пор, пока он не закричал от боли и не рухнул на землю. Я сильно прижала колено к середине его спины, продолжая держать руку на его горле, так что он подогнулся еще сильнее и упал животом на землю.

Я завела его руки за спину и сняла наручники, спрятанные между бедрами, чтобы запереть его.

В зале раздалась возня, и по радио потрескивали сильные голоса.

Я проигнорировала их, наклонилась вперед на спине Шервуда и прошептала ему на ухо.

— Каково это, когда тебя побеждает женщина?

Он обругал меня, но я только засмеялась, когда встала, оставив его на полу, когда я отошла, и полицейские заполонили комнату.

— Эй, Шервуд? Мало ли, может быть, кто-нибудь сделает тебя своим рабом в тюрьме, — поддразнила я.

И, черт возьми, мне было хорошо.

Много позже, после того, как катастрофа утихла и были проведены допросы в полиции, после того, как мы выпили праздничный напиток с Данте и Сальваторе в маленьком баре в Бруклине, Александр и я вернулись в мою квартиру. Она была пусто, потому что Жизель в последнюю минуту уехала в рождественскую поездку в Париж, и Александр в полной мере воспользовался этим. Его рот был на моем, как только мы открыли дверь, мое платье было расстегнуто спереди, и моя грудь была в его руке, когда мы добрались до кухни. Он даже не отвел меня в спальню.

Вместо этого он толкнул меня грудью на