Водитель сделал, как велено. Теперь им были хорошо видны мужчины в седане – водитель смотрел в зеркало заднего вида.

– Давай-ка выждем минутку. Хочу посмотреть, чем они тут заняты.

Минутка растянулась. Никто не двигался.

– Сэр?

– Ну хорошо. – Фэрклот решительно толкнул дверцу. – Давай-ка посмотрим, что это все значит.

Он успел поставить одну ногу на землю, когда подхватил мотор седана.

– Осторожней! – крикнул шофер, но его голос практически утонул в реве мощного движка – водитель серого автомобиля газанул, и тот пулей вылетел на асфальт.

Фэрклот подавился пылью, когда тот уносился прочь – металл его ярко блестел под садящимся солнцем.

– Очень интересно! – Адвокат опять устроился на заднем сиденье.

– Я записал номер, если что.

– Молодец! Придержи пока при себе.

– Ну что, заезжаем?

– Давай.

Лимузин медленно перевалил через стальную решетку, служащую преградой для скота, на размытый гравий, пересек ручей и проехал под таким огромным дубом, каких Фэрклоту видеть еще не доводилось. Разрушенный дом терялся во мгле. Адвокат заметил проблеск огня, а потом и Эдриена, в полной неподвижности застывшего там, где когда-то была стена. Лицо у него выглядело не особо приветливо.

– Знаешь что? – Фэрклот протянул шоферу пятидесятидолларовую купюру. – Поезжай-ка перекусить. Я позвоню, когда соберусь обратно.

– Спасибо, сэр. – Водитель взял деньги. – У вас есть моя визитка?

Старый адвокат охлопал карманы.

– Я позвоню.

– Сэр?

Фэрклот замешкался, положив руку на ручку двери.

– Точно есть? – Шофер явно имел в виду темноту и руины, автомобиль, который они спугнули, и мрачный силуэт Эдриена. – Скоро совсем стемнеет, а вид у этого малого довольно подозрительный. Не обижайтесь, если я ошибаюсь, но не похоже, что это место вам особо подходит.

Фэрклот бросил взгляд на Эдриена – покрытого шрамами, худого, как волк, в плохо сидящей одежде.

– Это просто отличное место. Желаю приятно поужинать.

– Да, сэр. – Водитель с большим сомнением кивнул. – Как скажете.

– Тогда дуй. Со мной все будет хорошо.

Выбравшись из лимузина, Фэрклот проследил, как тот уезжает. Когда осела пыль, сгорбился над тростью, наблюдая за приближением Эдриена.

– Здравствуй, мой мальчик. Так и думал, что найду тебя здесь.

– А куда мне еще деваться?

– Мир большой, разве нет? – Эдриен вышел из-под деревьев, и Фэрклот сошелся с ним на обочине дорожки. – Я скорее предположил бы, что уж ты-то сильнее прочих должен недолюбливать подобные места, столь крепко настоянные на истории и воспоминаниях.

– А может, у меня есть неоконченное дело.

– Да ну? – Приподняв брови, Фэрклот нацелился на собеседника самым пронизывающим из всех своих взглядов, хорошо отработанным за долгие годы в суде. – Наверное, нам стоило бы это обсудить, поскольку я только что видел тот самый серый автомобиль – он торчал в самом начале проезда к тебе.

– Нисколько не сомневаюсь, что видели.

– Ты знаешь, кто это?

– Вы и вправду считаете, что я должен вам это сообщить?

– Чем ты так раздражен? – старый адвокат искренне недоумевал. Эдриен просто излучал напряжение, которое таилось в плечах и линии подбородка. Обычно теплые глаза были какими угодно, но только не теплыми. – Мы что, больше не друзья?

Эдриен повернул голову, и Фэрклот посмотрел, как тот вглядывается в начинающие скрываться в темноте поля. Все в нем было каким-то твердым и жестким, словно его каким-то образом намертво заморозили. Но ощущалась при этом и печаль – горькие метания глубоко израненной души.

– Вы меня ни разу не навестили.

– Я пытался…

– Я не про тот первый месяц, Плакса. То были темные дни, мой собственный выбор. Я имею в виду последующие тринадцать лет. Вы были моим адвокатом, моим другом… – Никакого прощения не чувствовалось в его голосе. То, что он говорил, было фактом, не подлежащим обсуждению.

– Я был слишком стар для того уровня апелляционной работы. Мы это уже обсуждали.

– И для друга тоже слишком стар?

– Послушай, Эдриен! – Старик вздохнул и повернулся к нему лицом. – Когда тебя посадили, жизнь очень сильно изменилась для многих. Лиз с головой окунулась в жизнь и во все, что с ней связано. А я вот – наоборот. Я не испытывал интереса к тому, чтобы видеться с коллегами или бывать с друзьями. У меня не было интереса иметь интерес. Может, то была депрессия. Не знаю. Я чувствовал себя так, будто остыло солнце или кровь в моих жилах каким-то образом сгустилась – я давно уже овладел искусством аналогий и мог бы предложить тебе еще хоть сотню подобных, но все же, по-моему, лучше всех это выразила моя жена. Она продержалась еще два года, а потом сказала мне, что даже в семьдесят два еще слишком молода, чтобы жить с мертвецом. После того, как она уехала, я практически не оставлял своих владений. Мне доставляли продукты, забирали белье в стирку… Я напивался в стельку, спал. До нынешней недели за десять лет я едва ли раз вышел из дому.

– Почему?

– В самом деле, почему? – Тень улыбки коснулась губ Фэрклота. – Наверное, потому, что слишком уж сильно горевал.

– Но только не из-за меня.

– Из-за жестокости закона, наверное, или непоправимых ошибок системы, которую я был не в силах улучшить… Может, я потерял веру. А может, просто постарел.

– Я посылал письма с просьбами о помощи. Страдания страданиями, но как вы могли просто на меня наплевать?

– Не было такого.

– Было.

– Тут какое-то недоразумение, мой дорогой мальчик. Я никогда не получал никаких писем.

Эдриен поразмыслил над этим; разок кивнул.

– Письма перехватывали. – Он кивнул еще раз. – Естественно, перехватывали! Они просто должны были так поступать. Глупость. Глупость…

Под конец он разговаривал уже сам с собой. Фэрклот решил переключиться на что-нибудь другое.

– Кого ты имеешь в виду, когда говоришь «они»?

– Только не смотрите на меня так!

Эдриен сверкнул темными глазами, и Фэрклот подумал было, что все понял. Он ведь знал тюрьму – были у него и другие клиенты, заработавшие длинные сроки. Здесь всегда в определенной степени присутствовали диссоциация[38] и паранойя.