– Довольно, господин Морли. Вы уволены без пособия и рекомендательных писем. Ни господину Шекспиру, ни мне совершенно не интересны ваши мальчики. Пусть вас за это судит Господь. Всего хорошего, сэр. – Она снова вызвала старшего лакея. – Господин Джолион, позаботьтесь о том, чтобы в ближайшие полчаса господин Морли покинул этот дом. Но сначала разденьте его и обыщите хорошенько, затем выдайте новую одежду и какую-нибудь старую клячу. Проследите, чтобы он не взял с собой ничего из своих вещей, даже книг. Они будут высланы ему позже, после того, как их тщательно осмотрят. Впредь ему запрещено появляться в этом доме.

– Миледи, – сказал Шекспир после того, как Морли вывели из комнаты, – мне нужно отослать сообщение сэру Роберту Сесилу. Сейчас он, скорей всего, на пути в Оксфорд. Можно ли воспользоваться услугами двух или трех ваших самых преданных слуг, чтобы доставить послание в целости и сохранности?

Во взгляде Бесс читалось сомнение.

– Что именно вы собираетесь сообщить в этом письме?

Подняв правую руку, Шекспир произнес:

– Ничего из того, что могло бы дурно сказаться на вашей светлости или леди Арабелле. Я лишь хочу сообщить ему, что свадьба не состоялась. Все остальное он знает. Я дам вам прочитать, перед тем как запечатать письмо.

– А почему вы не хотите отвезти письмо лично, господин Шекспир?

– Потому что, миледи, на севере меня ждет неотложное дело.

Дождь прекратился, но сентябрьское небо было по-прежнему свинцово-серым. Шекспир направил лошадь к перекрестку, где дорогу из Хардвик-Холл пересекал широкий тракт, ведущий с юга на север. Больше он ничего не мог сделать. Сесил поместит королеву в непроницаемое кольцо из железа и стали. Если она и умрет восемнадцатого сентября, как предсказывалось в гороскопе доктора Формана, то произойдет это по воле Господа, а не человека.

Он огляделся, затем повернул налево. Служба подождет.

Сотню миль на север можно было осилить за день, если скакать без перерыва. Но его серая кобыла так и не успела отдохнуть после трудного пути из Сьюдли в Хардвик, поэтому он решил не мучить животное и остановился на ночь в уютной придорожной таверне, где они с лошадью устроились со всеми удобствами и прекрасно поужинали – лошадь овсом и водой, а Шекспир жареной говядиной, запеканкой с дроздами и элем.

На рассвете он отправился дальше. В полдень Джон уже подъезжал к деревеньке Масем в Уенсли Дейл, покрытой буйной растительностью долине на севере обширного графства Йоркшир. Из-за овец на дороге его лошадь едва переставляла ноги. Огромные стада заполонили дорогу и поросшие травой обочины и двигались в одном с Шекспиром направлении. Дряхлый старик-пастух сказал, что они идут на городскую овечью ярмарку.

– Семьдесят тысяч голов. Можете сами посчитать, господин, если желаете. Только не засните, – со смехом добавил он.

Черные овцы, грязные, стриженые овцы, овцы с ягнятами и косматые бараны. Везде, куда бы Шекспир ни посмотрел, были овцы. Старый пастух сказал, что раньше овец было еще больше, может, сто тысяч голов, в те времена, когда аббатство Жерво и Фаунтинское аббатство еще не были уничтожены Генрихом.

– Мой отец пас овец, принадлежавших белым монахам-молчальникам из Жерво. Когда мы с ним пригоняли овец на ярмарку, это был настоящий хаос, словно с небес на землю спустились облака.

Шекспир съехал с дороги, ища объездной путь через тянущиеся вдоль дороги луга. Ему было тревожно от предстоящей встречи с семьей Кэтрин. Он знал, что у ее отца, Джеймса, развился тремор и он стал слишком слаб, чтобы преподавать, поэтому теперь они жили в тихом месте возле Масема на небольшую пенсию от школы и приданое матери Кэтрин, Мэри. Брат Кэтрин учился в Кембридже, где получал стипендию, и тщательно скрывал, что он католик.

Рыночная площадь Масема была заполнена овцами, часть из которых находилась в загоне, но еще большее количество бродило вокруг площади в поисках пристанища. В переулке Шекспир увидел, как мясники перерезают крупному ягненку горло, чтобы подготовить его для продажи. Дальше в переулке у котелка с кипящим бараньим жиром сидел мальчишка и мастерил сальные свечи, опуская фитиль в котелок. Повсюду была суматоха и стоял шум. Гостиницы, окружавшие главную площадь, были заполнены пастухами в затасканных холщовых рубахах и фермерами, утолявшими жажду элем из огромных кувшинов. Шекспир зашел в пивную первой попавшейся гостиницы и спросил у веселой разносчицы эля, где проживает семейство Марвелл.

Она позвала хозяина.

– Джеремайя, где, ты говорил, живут Марвеллы?

– За городом, на Жерво-роуд. Старый фермерский дом без фермы, по правой стороне. Сразу после мильного столба.

– Туда и отправляйтесь, господин. На северо-запад. Вы уже второй незнакомец, который их ищет. Должно быть, там королевская пирушка. Крещение, свадьба или похороны?

Она хотела обратиться к другому посетителю, но Шекспир задержал ее.

– Тот незнакомец, как он выглядел?

– Да не знаю. Угловатый, здоровый такой. С ружьем и саблей, больше похож на пирата, чем на фермера. Не из этих мест, судя по говору.

– Девонширец?

Она рассмеялась.

– Да откуда мне знать? Я не отличу девонширца от турка. Я дальше Йордейла нигде и не была.

– Ну, он хромал, у него увечная нога?

– Трудно сказать. Сюда на овечью ярмарку съехалось уйма народу, и у меня нет времени на то, чтобы разглядывать чьи-то ноги. Разве что лицо у него походило на собачью морду, а еще он дал мне чаевые за хлопоты. Ну, будете эль или я могу обслужить другого клиента?

Шекспир поблагодарил ее, вышел из гостиницы и, быстро вскочив в седло своей кобылы, начал пробираться через толпу. Он молил только о том, чтобы этим незнакомцем оказался Болтфут.

Дом он нашел быстро. Мэри, Эндрю и Грейс играли на дорожке, ведущей к входной двери. Мэри пыталась догнать двоих старших детей, которые со смехом увертывались от ее вытянутых рук. Мэри первая увидела Джона, на ее маленьком личике засияла улыбка, и она побежала к его серой кобыле.

Когда Шекспир соскользнул с седла и подхватил дочь на руки, то ощутил, что напряжение в мышцах шеи немного ослабло и тоска и ужас последних нескольких дней начали отступать.

Дом являл собой картину спокойной семейной жизни. Болтфут держал своего новорожденного ребенка, Джона, так, словно это было нечто хрупкое и могло разрушиться лишь от одного его прикосновения. Джейн наслаждалась пятиминутной передышкой, сидя в гостиной на скамье рядом с супругом и с нескрываемым обожанием глядя на него и их дитя.

– Отличная работа, Джейн, – сказал Шекспир. – Ты, Болтфут, тоже молодец. Как же повезло, что малыш Джон унаследовал черты своей матери, а не твои, ибо он весьма симпатичный паренек.

Болтфут воспринял эту насмешку как добрую шутку и хмыкнул.

– У него великолепные ножки. Просто великолепные.