следующего года. Но даже тогда должно было пройти время, прежде чем Королевский ВМФ смог предугадывать действия кригсмарине, избегая опасностей и нанося разящие удары. А пока объем импорта упал до пугающих 23 млн тонн, создавая серьезные ограничения в реализации военных планов.

Отражение авианалетов и борьба с подводными лодками представляли форму оборонительной войны. Но для победы над противником одной обороны было недостаточно. Необходимо было переходить в наступление. Только куда и с какими ресурсами, на эти вопросы летом 1940 года предстояло ответить Черчиллю. Вся пикантность ситуации заключалась в том, что он не знал на них ответа. Более того, большинство военных экспертов сходились в том, что Британия неспособна победить противника в одиночку и ее поражение лишь вопрос времени. Но заслуга Черчилля в том и состояла, что он противопоставил рациональным доводам, указывающим на неизбежность катастрофы, несокрушимую веру в предстоящую победу. Была в его рассуждениях и своя логика, но построена она была на ошибочных установках, хотя и приведших к правильным выводам. Черчилль исходил из опыта Первой мировой войны, закончившейся после неожиданного коллапса немецкой промышленности. Опираясь на данные начальников штабов, он искренне полагал, что летом 1940 года немецкая экономика вышла на максимальные мощности и если оказать на нее давление, то в скором времени она не сдюжит. Ошибочность подобных рассуждений состояла не только в том, что немцам было еще далеко до выхода на пик экономических возможностей, который реально будет достигнут только в 1944 году. Черчилль и его советники ошиблись, выделяя только две формы экономики: в мирное и в военное время. Они не учли гибридную сущность блицкрига, когда без перехода полностью на военные рельсы осуществляется скачок за счет напряжения усилий в ограниченный промежуток времени.

Основное средство давления на немецкую экономику Черчилль видел в уничтожении с воздуха промышленных и военных объектов, а также научно-исследовательской инфраструктуры противника. Поэтому вместо привычной для британцев военно-морской блокады главную роль в новой войне он отвел стратегическим бомбардировкам. «Флот может проиграть войну, но только авиация может ее выиграть», – заявил он в одном из своих меморандумов для Военного кабинета, призвав «сбрасывать над Германией все большее количество бомб». Наряду с итальянским военным теоретиком Джулио Дуэ (1869–1930), отцом ВВС США Уильямом Митчеллом (1879–1936), а также создателем люфтваффе Германом Герингом, Черчилль стал жертвой иллюзии огромных перспектив стратегических бомбардировок, полагая, что их одних достаточно для победы. Но в реальности возможности бомбардировок оказались более чем ограниченными, а результаты – более чем скромными. В 1941 году Черчиллю сообщили статистические данные, согласно которым попадание в пятимильный радиус от цели составляет всего 5 %. Он был шокирован и возмущен. Воспользовавшись его недовольством, Линдеман предложил изменить общий подход с переходом от точечных бомбардировок отдельных элементов промышленной инфраструктуры к «ковровым» бомбардировкам с охватом жилого сектора. Ненавидящий свою родину и немцев профессор считал, что такой подход приведет либо к истреблению, либо к деморализации немецкого населения, что в любом случае рассматривалось им как благо. Черчилль был против уничтожения населения, заявляя, что «это война военных, а не гражданских», но предложения Линдемана он поддержал. Насмотревшись разрушений английских городов, он заявил по радио 10 мая 1942 года: «Я прославляю как пример высшей и поэтической справедливости тот факт, что люди, которые развязали и обрушили на человечество все эти ужасы, теперь у себя дома на собственной шкуре почувствуют сокрушительные удары справедливого возмездия»{321}.

За изменением подхода последовали кадровые назначения. В конце февраля 1942 года главой Бомбардировочного командования ВВС был назначен маршал авиации Артур Харрис (1892–1984), вошедший в историю как Бомбардировщик Харрис или Мясник Харрис. В конце марта Королевские ВВС предали огню портовый Любек, затем через месяц сровняли с землей Росток, а еще через месяц масштабные разрушения силами более тысячи бомбардировщиков были нанесены Кёльну. Дальше – больше. За первые десять месяцев 1944 года на Германию благодаря совместным действиям англо-американцев было сброшено четверть миллиона тонн бомб, что в два раза превышало аналогичный показатель за период с 1939 по 1944 год. К концу войны союзники удвоили свои усилия, сбросив полмиллиона тонн бомб. Просматривая в июне 1943 года кинохроники бомбардировок Рура, Черчилль воскликнул: «Мы что, звери?! Не слишком ли далеко мы зашли?» Но каких-то конкретных указаний ослабить или умерить бомбардировки не последовало. Более того, Черчилль всегда поддерживал Харриса, который имел на него прямой выход (в отличие от любого армейского или флотского командующего) и часто этим пользовался, оказывая ощутимое влияние на премьер-министра. Немного индифферентная реакция Черчилля на бомбардировки объяснялась еще и тем, что изменение подхода с отказом от поражения отдельных объектов совпало с переключением нашего героя на выстраивание отношений с союзниками и потерей интереса к бомбардировочной теме. Хотя иногда он пытался выказывать свою обеспокоенность, как, например, в записке Порталу и Исмею от 28 марта (и 1 апреля) 1945 года: «На мой взгляд, настал момент, когда вопрос бомбардировки немецких городов исключительно ради наведения ужаса должен быть пересмотрен», но каких-либо корректирующих действий за этими словами, как правило, не следовало. Да и беспокойство это было вызвано не столько состраданием к немцам, сколько пониманием того, что полностью разрушенные территории могут оказаться бесполезными для победителей{322}.

В отличие от упомянутых выше апологетов военной авиации Дуэ, Митчелла и Геринга, считавших, что бомбардировок достаточно, чтобы принудить противника к капитуляции, Черчилль никогда не забывал о роли морских и сухопутных операций. Если с ВМФ, отвечавшим за блокаду, морские перевозки и переброску войск, все было более-менее понятно, то ограниченные возможности сухопутных сил внушали премьеру большие опасения. В спешке покинувшая Европейский континент британская армия была неспособна сокрушить вермахт в Германии. Но и оставлять все силы на острове в ожидании вторжения Черчилль тоже не хотел. Он решил задействовать войска Содружества наций (помимо британских к ним относились также подразделения доминионов) против Италии, которая угрожала британским интересам в Северной и Восточной Африке, а также на Среднем Востоке. По сути, он вновь обратился к периферийной стратегии, нанося удар по более слабому противнику. У такой стратегии и в годы Первой мировой войны было много противников, считавших, что для победы необходимо бить в первую очередь немцев. Были у нее противники и в новом конфликте. Но Черчилль исходил из ограниченности ресурсов, а также необходимости решения имперских задач с защитой Суэца и возвращением контроля над Средиземноморьем. Британский премьер и дальше будет благоволить Средиземноморскому региону, сформировав о себе устойчивое мнение, как об эгоистичном империалисте, пекущемся исключительно об интересах империи.

Будущее Британии действительно беспокоило Черчилля больше, чем страдания союзников, сражавшихся, в том числе и за это будущее, но и этот популярный стереотип также не до конца верен. Доминионы, особенно Австралия и Новая Зеландия, напротив, считали, что Черчилль пренебрег имперскими интересами. Их обвинения строились на отношении британского премьера к японской угрозе. Выше мы приводили его рассуждения в бытность руководителем Казначейства о малой вероятности нападения японцев на британские владения. За прошедшие 15 лет его мнение в этом вопросе не слишком изменилось. Или, по крайней мере, он делал такой вид. Учитывая многоплановое, системное и скрытое от посторонних глаз мышление Черчилля, не исключено, что он осознавал угрозу со стороны Японии, но готов был принять этот риск с учетом ограниченности имеющихся средств и невозможности вести войну одновременно с японцами на Дальнем Востоке, с итальянцами – в Средиземноморье, а с немцами – в воздушном пространстве и на морских просторах. Поэтому, когда летом 1940 года японцы потребовали от англичан закрыть Бирманскую дорогу, служившую единственным каналом снабжения китайских войск Гоминьдана, Черчилль согласился удовлетворить их требование. Необычность этого решения состояла