же в городе живут в основном «западенцы». Они ближе к Польше, то есть к католичеству, чем к «москалям» и православию. Впрочем, и костелов, как ты наверняка заметил, в нашем городе тоже нет.

– А ты хотела бы обвенчаться в таком маленьком, уютном тихом храме? Помнишь, как это чудесно описано у Пушкина в «Метели»?

– Очень смутно… А первый твой вопрос риторический или есть какие-то конкретные предложения?

– Но ведь ты на него еще не ответила.

– Если с тобой, то, пожалуй, хотела бы… Впрочем, не в храме. К венчанию я, наверное, не готова… Мне что-нибудь попроще. Скажем, обычная «регистрация брака». А ты сам-то не боишься венчания?

– Не знаю…

– Ладно, пойдем. Я отведу тебя туда, где можно купить хорошего вина. Только запомни, что сначала будут предлагать попробовать отнюдь не лучшее. Так что не промахнись.

В подвале под домом, стоящем на высоком берегу Днестра, было прохладно и сумеречно. Свет проникал сюда только из щели неплотно прикрытой двери, ведущей в это просторное помещение – не из дома, а с улицы, точнее, из огороженного частым палисадником приусадебного участка, да еще из крохотного оконца в конце подвала.

Тропинка, по которой мы пришли сюда, была проделана меж грядок, зеленеющих луком, петрушкой, салатом, укропом, редиской. И свежий запах всей этой растительности с капельками влаги на молодых сочных листьях уже «второй редиски» был так притягателен для взора и приятен для обоняния!

В подвале молдаванин подошел к дальней бочке, лежащей на боку, на специальных подставках из досок, вырезанных полукругом и стоящих на цементном полу.

Открыв кран, расположенный снизу бочки, сантиметрах в пятнадцати от пола, он налил мне красного вспенившегося от упругой струи вина. Я отпил несколько глотков и, хотя вино мне понравилось, отрицательно покачав головой, передал хозяину стакан. Он выплеснул остатки вина в проделанный по всей длине подвала забетонированный желоб, выходящий под фундаментом дома во двор и подошел ко второй с краю бочке, нацедив мне теперь уже только четверть стакана белого вина. Причем струя не была здесь такой упругой, как в первой бочке…

– Хорошее вино, – сказал он, передавая мне стакан. Трехлетнее.

Я сделал несколько глотков, и вино мне показалось значительно хуже первого. Видимо, мне не хватало изысканности вкуса.

– Нет. Не то, – снова отрицательно покачал я головой, теперь уже искренне. – Мне нужно сухое красное вино. И, если другого нет, я возьму то, – указал я рукой на дальнюю бочку.

Хозяин глубоко вздохнул, словно давая мне понять, что я ничего не смыслю в вине. А потом, едва заметно улыбнувшись, подвел к третьей, последней, бочке, вылив остатки вина из стакана в стеклянную банку, стоящую у бочки.

Тонкой струйкой он нацедил мне несколько глотков красного вина.

Вино было великолепное!

– Это! – сказал я, опорожнив стакан.

Молдаванин снова, но теперь как-то грустно, как мне показалось, улыбнулся и спросил:

– Сколько возьмешь?

– Три литра.

– Всего?! – притворно удивился хозяин, принимая у меня из рук трехлитровую банку с металлической крышкой и ручкой. – Я думал, ты литров сто у меня попросишь, на сотку. Обычно для свадьбы меньше не берут, – весело подмигнул он.

– Это не для свадьбы, – ответил я, и почему-то мне стало грустно.

– Понимаешь толк в вине! – продолжал улыбаться молдаванин. – А кто понимает толк в вине – тот понимает толк и в женщинах, – заговорщески подтолкнул он меня локтем и передал наполненную рубиновым вином банку. – Красавицу свою, гляди, не упусти. Такую мигом уведут. И за вином теперь только ко мне приходи.

– Может, и приду, как-нибудь, – улыбнулся я ему в ответ.

– Если на свадьбу пригласишь, пятьдесят литров вина – мой подарок, – похлопал он меня по плечу, направляя к невысокой, массивной двери в фундаменте дома, распахнув которую, из полутьмы, прохлады и легкой сырости подвала мы сразу же оказались в море солнечного света и тепла. Однако самой теплой и светлой была лучистая Натальина улыбка, которой она встретила нас, опершись плечом о ствол отцветшей вишни.

– Давай заглянем на «привоз». Мне нужно там кое-что взять, – предложила Наталья, когда мы пришли на украинский берег. – Хочу накормить тебя настоящим украинским борщом. Правда, придется потерпеть, потому что готовится он часа четыре, не меньше. Сдюжишь?

– Постараюсь, – не совсем, впрочем, уверенно ответил я.

– Все понятно, – догадалась Наталья. – Сейчас возьмем пучок редиски, полбулки черного хлеба и где-нибудь в закутке перекусим да выпьем по стаканчику вина для подкрепления душевных и телесных сил. Ты никогда не закусывал красное вино ядреной редиской и хлебом с солью?

– Нет.

– Попробуешь. Это такая вкуснятина!

«Привоз» был не таким многолюдным, каким обычно бывает ранним утром, но все еще разноголосо гомонил: криком растревоженных гусей; истошным визгом поросят, засовываемых покупателями в мешки; громкими, крикливыми голосами необхватных торговок, о чем-то азартно спорящих между собой.

На сочных, крепких листьях салата, редиски, свеклы – в лучах уже позднего, но все еще утреннего солнца сверкали замершие радужные капли воды.

Роскошное изобилие царило здесь повсюду: в мясных рядах, где Наталья выбирала молодую постную свининку с косточкой; в овощных – где она покупала какую-то особую, белую, фасоль и свеклу (обязательно чтоб с непожухшей ботвой).

Купив что-то, она переправляла это в сумку, которую нес я, следуя за ней на некотором расстоянии, чтобы не мешать торгу, и устремлялась к следующим рядам торговцев, весело торгуясь с ними и ожидая, пока я подойду…

Сумка с продуктами становилась все тяжелее, а банка с вином, ручка которой была приделана к металлическому ободку, охватывающему ее горловину, казалось, весила все меньше.

– Ну, хорош. Все, что надо, взяли. Пошли, – наконец сказала Наталья. И мы, выйдя с рынка, дошли с ней до небольшого тенистого парка с наполовину заросшим старинным прудом, расположившегося почти в центре города.

– Давай здесь перекусим, а заодно и отдохнем, – присела она на широкую деревянную скамью с удобной спинкой.

Лавка стояла в тени раскидистого дуба, через узорчатые листья которого солнечный свет лишь небольшими светлыми пятнами ложился на скамью. Судя по могучему стволу, дуб, под которым мы расположились, мог помнить и польских шляхтичей Речи Посполитой, занимавших эти места, и Малороссию Гоголя…

Наталья достала из пакета, лежащего в сумке, пучок редиски, которую она заранее вымыла под упругой холодной струей воды у колонки, расположенной на краю «привоза». Соль, черный хлеб, два граненых стакана она извлекла из своего цветастого пакета.

– Не могу пить вино из одноразовых бумажных стаканчиков, – словно извиняясь, сказала она. – Поэтому и купила стеклянные. По шесть копеек за штуку, – добавила она.

Аккуратно разложив на своем ставшем теперь пустым пакете нехитрую снедь, она весело