Вокруг моего подола стремительно разрасталась проталина. Считанные мгновения, и в ней стали загораться жёлтыми звёздочками цветы мать-и-мачехи... Я завороженно смотрела на чудо: один, второй, третий... А следующий – у самых ног Дрея.

Я подняла взгляд от яркой искорки вверх: мой чародей стоял, замерев, на самом краю тёплого кокона. Густой у границы туман оседал мелкими капельками на его коже и... губах. Увидев эти влажные губы, я тяжело охнула и, совершенно потеряв голову, с первобытным стоном рванула в раскрытые мне навстречу объятия.

Мёд и полынь. Сладко. Горько. Никогда, никогда больше не хочу расставаться!

Я повисла на шее Дрея, не желая отрываться от него больше ни на секунду, и он потянул меня выше, подхватил и понёс, не прерывая поцелуя. Хорошо... Так хорошо и правильно! Ведь даже короткого разрыва моё сердце теперь бы уже не вынесло!

Ещё в холле я стала, не глядя, рвать на Дрее рубашку, жадно выпуская из-под неё лишавший последнего разума ароматный жар кожи. Пуговицы одна за другой покатились по ступеням, многократно от них отскакивая с громким, назойливым стуком: дробившим тишину, настойчиво напоминавшим о приличиях. Вот ещё, плевать на приличия! Это не Талаф, мы здесь совсем одни. Даже Эйо сейчас точно не сунется. Можно и вовсе остаться прямо на лестнице, лишь бы только рубашка уже куда-нибудь делась!

Но Дрей почему-то не считал, что пора остановиться. Он поднимался дальше, а наверху куда-то сразу зашёл и сел, так и не выпустив меня ни на миг. Я окончательно отключила голову: всё равно – где и как. Важно было только стать, наконец, одним целым с любимым. Полностью, без остатка отдать ему себя, и немедленно, сейчас же обрести его. Всего целиком! Моего Дрея...

Я замычала и замахала руками, сердито отбиваясь от ласк – это тоже потом. Всё потом! Сейчас только мой Дрей, только для меня: немедленно, глубоко, резко. Мой. Навсегда, безраздельно мой...

Несколько вдохов, короткий крик, пойманный его губами на вылете, и долгожданная горячая волна, расплавившая кости.

Я поплыла куда-то от облегчения, но тут же встрепенулась, чтобы ещё крепче прижаться к Дрею. Нет, не отпущу и не выпущу! Не сейчас!

Качаясь на резко вздымающейся груди любимого и слушая его унимающееся дыхание, я сперва успокоилась, но вскоре... заплакала.

– Как же больно было без тебя, Дрей!

Выдохнув горестную жалобу, я тут же до крови закусила губу. Вот ведь ты дура, Элис! Нельзя травить его такими признаниями! Ему ведь тоже было больно и совсем одиноко, не смей больше выдавать добавку, как обиженное дитя!

Громкое сердце Дрея под моей ладонью остановилось, а мышцы окаменели, замёрзли. Это от новой боли... Глупая, несдержанная Элис!

Но замер он лишь на несколько мгновений: почти сразу вздрогнул, обнял меня ещё сильнее и, баюкая, зашептал, в макушку:

– Связь, Элис... Тебе нужно было узнать и понять её самой. Это как материнство: мужчина ничего не может сделать с предшествующей счастью мукой... Только ждать, стиснув зубы, и молиться. Точно так и с новой Нитью.

– Знаю, Дрей, – торопливо заверила я, отчаянно желая заставить его забыть моё нытьё, – всё теперь знаю!

Осыпав поцелуями родное лицо, я чуть отстранилась, чтобы повернуть запястья, и зажгла руны.

– Вот. Безо всяких там церемоний у Древа, – с придыханием похвасталась я и сама же, как всегда, залюбовалась.

– А мои? – улыбнулся Дрей, тоже вдоволь насмотревшись, но тут же, вероятно, сообразил, что не может меня отпустить, не уронив. Потому что поднял и понёс к кровати. Ой, мы, оказывается, в моей спальне…

Осторожно усадив меня на покрывало, он опустился рядом и протянул руки. Без рун…

Пауза. Долгая молчаливая пауза.

– Что… твои? – наконец, осторожно поинтересовалась я, ещё чуть подумала и округлила глаза. – Ты что же, не можешь?!

– Могу, – совсем тихо прошептал Дрей. – Конечно могу. Но очень хочу, чтобы ты.

Я сглотнула, провела дрожащими пальцами по тёплым пульсирующим ручейкам вен и… зажгла. Так легко и естественно!

– Это невозможное счастье, Элис, – сбивчиво выпалил Дрей, – буквально… трудно пережить.

Он поднял на меня окончательно чёрные глаза – зрачки, казалось, вышли уже далеко за пределы радужек – и, не отрывая взгляда, потянулся к вырезу платья, которое… почему-то было до сих пор на мне.

Невероятным усилием воли я накрыла его руку своей, останавливая.

Помоги мне, Боже! Любимая, лишающая всех разумных мыслей ладонь... всегда прохладная… такая нужная… Но я должна!

– Дрей!.. Мой брат! Он может быть в опасности.

– Разве что Ирина Петровна нотациями замучает, – пробормотал Дрей и потянул всё же платье вниз. – Но он пока ещё не понимает, так что как-нибудь переживёт. Они вдвоём в соседней комнате, любовь моя. Андрей редкостный баловень, засыпает только на руках. Чаще всего – бабушкиных.

– Как… в соседней комнате?!

– Ты не волнуйся, они нас не слышат. Простой и надёжный барьер, я держу его бездумно, – по-своему понял Дрей… Ох, я ведь спрашивала… немного не об этом!

Но следующий мой вопрос потерялся в поцелуях.

***

Проснувшись позже, я в первую очередь наощупь убедилась, что Дрей рядом, затем только посмотрела. Представшая перед глазами картина смутила и вызвала бурю противоречивых чувств.

За окном синели сумерки – непонятно, закатные или рассветные – а Дрей лежал возле меня одетым  и, сосредоточенно хмурясь, читал. Кажется – письмо Лея. На груди его мирно сопел малыш, уверенно сминая кулачками свежую белоснежную рубашку моего мужа. И до меня вдруг дошло в полной мере, что это не просто брат и надежда Связи, но в первую очередь – наш ребёнок. Мой ребёнок! Ответственность на многие годы, часть жизни и души... Одновременно стало страшно от осознания, что я могла бы впервые увидеть Эндрю лишь пятилетним. Или… не увидеть вовсе, если вспомнить рептилию Левиса и его мутные планы!  

Я осторожно потрогала крошечную розовую пятку и ещё долго ошарашенно молчала: последняя мысль сковала затылок морозом. Хорошо, что малыш здесь. Но как внезапно! Я ведь и морально ещё не готова, и... и пелёнки даже не сумею поменять!

Перебрав всё это в уме по три раза, я заставила себя отвлечься от брата и очень тихим шёпотом уточнила:

– Что, бегом в Талаф?

Дрей отрицательно качнул головой и улыбнулся.

– Мы не торопимся, потому что время снова зеркальное с момента моего возвращения?

Положительный кивок и новая обезоруживающая улыбка. Обожаю!

– Вечер или уже утро?

– Вечер, ты недолго спала, – ответил Дрей довольно громко. Я вздрогнула и снова покосилась на малыша. – Андрей Андреич спокойно реагирует на голоса, гораздо хуже – на одиночество. Знаешь, он маг.