Я хочу дополнить эту картину рассказом о судьбе другого ведущего фашиста, за которой я следил лишь издали. Я имею в виду трагический конец любимца богов, этого Алкивиада фашизма, графа Чиано, который был 11 января 1944 года казнен в городе Вероне. Мы никогда не испытывали взаимной симпатии, насколько наше различие в чинах и общественном положении позволяет говорить о симпатии. Возможно, мы были слишком похожи друг на друга, слишком поглощены собой. Мы также хорошо понимали, что, в некотором роде, легче располагаем к себе людей, чем большинство жирных, обрюзгших и непривлекательных фигур, которые преобладали среди фашистов и национал-социалистов.

Когда в Рим пришла весть о том, что Муссолини велел арестовать Чиано, я сразу же вспомнил о том, как помог ему и его жене в августе 1943 года бежать из города. Несмотря на то что Чиано подло предал своего тестя и покровителя на заседании Большого совета в ночь с 24 на 25 июля, режим Бадольо поместил чету Чиано под домашний арест в их элегантной двухэтажной квартире на Виа Анджело Секки. Шли недели, тучи над их головами все сгущались, и всякий человек, хорошо знавший положение дел в Италии, понимал, что домашний арест мог легко превратиться во что-нибудь более ужасное. Галеаццо Чиано был настоящим итальянцем и не тешил себя иллюзиями по поводу того, что его ждет, – ведь он был зятем Муссолини и министром иностранных дел в его правительстве.

Но вернемся в середину августа 1943 года. Меня посетил хорошо одетый человек, чей штатский костюм, однако, не мог скрыть офицерскую выправку. Он протянул мне записку:

За этим последовало бурное летнее приключение, в котором Эдда выступала в роли Марии-Антуанетты, а я – человека, который пытался ее спасти, то есть Мирабо. Я прогуливался у дома Чиано с моим преданным и ничего не подозревающим псом. В отличие от мужа Эдде с детьми было разрешено гулять. Она вышла из дому, чтобы глотнуть свежего воздуха. За углом стояла моя машина. Я подогнал ее, Эдда села, и мы помчались в дом наших друзей, которые, как я знал, находились вне подозрений. В трудную минуту дочь Муссолини повела себя так, как и ожидали от нее друзья. В прошлом ее семейная жизнь была не совсем безупречной, но теперь она стала образцовой матерью и женой. Все ее мысли были сосредоточены на одном – как спасти своего мужа и детей, о судьбе же отца она не думала.

Мы быстро приняли решение. Я должен был убедить фельдмаршала предоставить семье Чиано специальный самолет, на котором они могли бы улететь из Рима. Этот самолет, вне всякого сомнения, должен был отвезти их в Германию. Я несколько раз подчеркнул это. Эдда была слишком умна, чтобы не понять, что я имею в виду, но она заявила, что ее муж согласится с этим планом только в том случае, если в Испании, куда он собирался бежать, откажутся его принять. Тогда я сказал, что это уже не мне решать. За технические вопросы полета, его подготовку и осуществление будет отвечать Каплер и его подчиненные, имеющие в этом деле большой опыт. Я спросил Эдду, хочет ли она, чтобы я организовал ей еще одну встречу, на этот раз с Каплером. Она ответила «да», и мне стало ее жалко. Как низко пали Муссолини, если любимая дочь дуче готова была тайно встречаться с человеком вроде Каплера, надеясь, что он поможет ей бежать из города, в котором она многие годы находилась в самом центре политической и общественной жизни!

Вскоре после этого состоялась наша вторая встреча, на которой присутствовали Каплер и его адъютант. Каплер был очень благодарен мне за то, что я доверил ему дело, столь импонировавшее его хитрой натуре. Через два дня в дом Чиано вошел один из сотрудников полицейского атташе, одетый в штатское, с огромным букетом цветов в руках, который он собирался вручить хозяйке дома. На самом деле он должен был наполнить вместительные карманы своего плаща различными мелкими ценными вещичками, которые Чиано во что бы то ни стало хотели забрать с собой.

Ранним утром 23 августа в самом центре города, столь же враждебного графу, как и его немецким спасителям, началась операция по его вызволению.

Как всегда бывает в таких случаях, главное препятствие представляли охранники, хотя они и были набраны из рядов королевских карабинеров, которые обычно вели себя очень спокойно. К счастью, дело происходило в Италии, и даже часовой, охранявший дом Чиано, не смог устоять против чар горничной Эдды, которая увела его в ближайший парк с явным намерением соблазнить.

Итак, карабинер и горничная удалились, а Эдда с детьми отправилась на утреннюю прогулку, взяв с собой гораздо больше вещей, чем обычно. В доме остался один Чиано. Наконец в точно назначенное время – а Каплер всегда славился своей пунктуальностью, – к дому, стоявшему на углу улицы, подъехала скоростная спортивная машина. Надев большие зеленые очки с затемнением, Чиано выскользнул из дома, который так часто открывал свои двери перед амбициозными дипломатами и плейбоями аристократического происхождения, перед элегантными женщинами и красивыми молодыми девушками. Графиня, подхваченная в это время другой машиной, встретила его во дворе Немецкого дома, где семья Чиано пересела в грузовик и отправилась на аэродром. Моцартовское настроение, охватившее всех во время побега, сменилось вагнеровской тоской.

Галеаццо Чиано последний раз взглянул на поле своего гольф-клуба из окна самолета. Не знаю, какие мысли теснились у него в голове, когда он смотрел на это поле, но вряд ли он думал о том, о чем нужно было задуматься на самом деле. Ведь тогда он ни за что бы не отправился во владения Риббентропа, своего злейшего врага, и Адольфа Гитлера, глубоко его презиравшего.

Бегство Чиано из Рима, его пребывание в Баварии, его встреча с донной Ракеле и самим Муссолини, страстные надежды и интриги Чиано – обо всем этом я вспомнил, узнав, что граф прилетел в Верону и был арестован там 2 ноября 1943 года.

Я не принимал участия в той мрачной драме, которая разыгралась под непосредственным руководством Муссолини. Никто на этот раз со мной не советовался, никто не передавал тайных записок. Рим был далеко, и гром пушек Южного фронта заглушил звук выстрелов, которыми был убит бывший любимец Рима. Его привязали к стулу и прикончили выстрелами в спину. Он умер благороднее, чем жил. Муссолини мог бы одним росчерком пера даровать ему жизнь, но он тоже был подвержен человеческим страстям. Быть может, в момент принятия рокового решения дуче вспомнил ту ночь, когда он метался, словно израненный, разъяренный лев, по полицейской казарме в Риме и кричал: «Ах, этот сорокалетний, этот сорокалетний!» Никто так никогда и не узнает, почему он не поддался страстным мольбам Эдды, своей любимой дочери, и не сохранил ее мужу жизнь.

Я хотел бы завершить рассказ о гибели Чиано заявлением о том, что немцы на этот раз оказались совершенно непричастными ни к его возвращению в Италию, ни к вынесенному ему смертному приговору, ни к его казни. Конечно, они могли бы спасти Чиано, но они не забыли, как он предал их в сентябре 1939 года.