Людивина никогда не понимала, почему в самолетах так холодно.

Априкан и Сеньон сидели с закрытыми глазами, а полковник так даже и с открытым ртом – он, несомненно, спал. Сейчас даже он был в гражданской одежде, как и все остальные. Единственное, что еще подтверждало их статус, – это удостоверения личности. При них не было ни формы, ни оружия, ни наручников – ничего, кроме официального документа.

Странно, но Априкан мало того что не выставил Людивину, но даже не попытался ее отговорить, словно знал заранее, что она поедет. Он просто сделал вид, что ее не заметил.

А вот Микелис на своем месте отсутствовал.

Людивина обернулась и увидела его в задней части самолета, возле выхода. Она отстегнула ремень и присоединилась к нему.

– Не можете отключиться? – спросила она подчеркнуто дружелюбно.

– Я плохо сплю в самолетах.

– Страшно?

– Нет, просто некомфортно. В моем возрасте привыкаешь спать в своей постели.

– Но вы же совсем не старик, – ответила Людивина, улыбаясь.

– Это дело преследует вас, как наваждение, верно? Вы одержимы им.

Она пожала плечами:

– Так и должно быть, разве нет?

Микелис помолчал, сверля ее своими серыми глазами.

– Для меня это главное расследование всей жизни, – объяснила Людивина. – А тут еще смерть Алексиса. По-моему, одержимость в данном случае оправданна.

Криминолог дернул подбородком, скривил рот, его лицо выражало некоторое сомнение.

– Насилие – черная дыра, оно засасывает все на своем пути, все. Берегитесь, вот единственное, что я хочу вам сказать.

– Поэтому вы и ушли на пенсию?

– Когда вы целыми днями ставите себя на место преступников, причем самых страшных из них, пытаетесь влезть им в голову, вы в конце концов начинаете думать, как они. Усваиваете их взгляд на вещи, их опыт, их фантазии. Постепенно уходите в себя, отгораживаетесь от других, это заполняет вашу душу. Затрагивает вашу личность вплоть до самых глубинных, интимных аспектов, даже сексуальные отношения перестают быть прежними, они становятся грубее, необузданней. Вы отдаляетесь от других и поневоле становитесь более мрачным и агрессивным человеком.

Людивина хотела ответить, что она еще не дошла до такой стадии, но тут ее словно озарило. Если взглянуть со стороны, оказывалось, что симптомы, описанные криминологом, ей поразительно знакомы. Она стала раздражительной, замкнутой, все воспринимала сквозь призму действий этих убийц…

– Возможно, вы правы… – согласилась она.

– Это неизбежно, поверьте мне. Лично я предпочел вернуться в семью, пока не потерял самое дорогое. Я был на грани, мои родные едва не отдалились от меня, но я вовремя успел среагировать.

– Так почему же вы снова здесь? Почему именно сейчас, ради этого конкретного расследования?

Микелис мгновение смотрел перед собой, поверх спящих голов пассажиров. Гул реактивных двигателей заполнял салон самолета и убаюкивал.

– Потому что речь идет о заговоре. О настоящем ордене пещерного зла.

– Как вы сказали?

– Выслеживая серийных убийц и самых страшных извращенцев, я в итоге составил очень точное представление о том, как они устроены и как функционируют. Они – машины, понимаете? Они не испытывают ни сочувствия, ни эмоций, но при этом обладают всеми преимуществами человека, этого потрясающе развитого животного, доминирующего на планете. Я часто думал, что именно они, с их полным отсутствием жалости и чувств, и есть настоящая вершина пищевой цепи. Представьте, что будет, если завтра эти существа атакуют не отдельного человека, а систему в целом. Если мало-помалу все извращенцы, массовые или серийные убийцы начнут наносить удары в глобальном масштабе. Но уже не просто ради утоления своих фантазий, а с целью установления тотального господства.

– Но вы лучше меня знаете, что это так не работает! Убийца повинуется своей навязчивой идее, он не может переориентировать ее на что-то другое. И уж конечно, этого не смогут сделать несколько убийц одновременно, ведь у них разные навязчивые идеи!

– Я вам говорю как раз о некотором изменении поведения у этих преступников, которое как будто толкает их на массовое, широкомасштабное варварство. Я имею в виду не согласование преступных позывов, а скорее возникновение у большого количества людей одинаковых индивидуальных позывов! Как будто теперь, в эпоху индустриального общества, преступники сумели поставить убийство на поток. Чтобы убивать не время от времени, а постоянно: чтобы психопаты подмешивали токсичные вещества в продукты в супермаркетах, отравляли системы снабжения питьевой водой, закладывали бомбы в школах, кинотеатрах и автобусах – лишь бы убивать массово. Чтобы убивать людей, как все известные нам серийные убийцы, но в бешеном темпе.

– Синхронизация убийственных позывов?

– Именно. Форма социальной и интеллектуальной мутации, которая, находя отклонения, заражает и без того психологически ослабленных, уязвимых людей.

– Своеобразный вирус насилия?

– В каком-то смысле да.

– Но это невозможно, потому что с точки зрения биологии насилие – не заболевание!

– Не вирус в медицинском смысле слова, а вирус психический, передаваемый нашими собственными генами и активируемый повторением агрессивных действий из поколения в поколение. Возможно, он есть в нас изначально и только ждет активации. В конце концов, все болезни возникли когда-то давным-давно и прошли сквозь времена, скрываясь в организмах в латентной, дремлющей форме, а потом внезапно происходит вспышка! Вот взять хотя бы СПИД: сколько тысяч лет человеческой эволюции потребовалось для того, чтобы он вышел на свет? Он же не с неба свалился в конце двадцатого века! Он сидел где-то, ждал своего часа, подходящих факторов, которые его запустили.

– То есть вы считаете, что существует некий вирус экстремального насилия, готовый вот-вот проявиться, так, что ли?

– Это пещерная агрессия. Часть нашего генетического кода. Возникшая на заре человечества. Не все эксперты с этим согласны, но есть интересные исследования[14]. Наша склонность к агрессии и стремление приспосабливаться через насилие ради того, чтобы выжить в любых условиях, подняться на вершину пищевой цепочки, говорят о серьезной поведенческой аномалии. Отсюда наша врожденная тяга выплескивать ярость. Именно она побуждает детей с раннего возраста играть в войну. Это атавизм. И наша движущая сила, наша базовая энергия, которая помогла нам покорить все досягаемое пространство и поработить все прочие виды. Мы распространяемся бесконтрольно, безгранично, даже рискуя исчерпать жизненные ресурсы, и, если придется, начнем войну с себе подобными, чтобы выжить на более плодородной территории, пусть даже ценой уничтожения миллионов.

– Вы говорите, это у меня навязчивая идея? Да вы еще хуже…

– Я просто хочу сказать, что оно живет внутри нас, и не надо это отрицать. Мир движется все быстрее, мы хотим всего и во все больших количествах, тут и глобализация, и индустриализация, и мондиализация… Видимо, настало время для такого массового насилия. Оно зреет из поколения в поколение уже более века. Оно