Цветков теперь был притиснут к поручню балкона, а сзади в его тощую попу сильно упиралась крутая солдатская задница, что, возможно, создало бы в иных обстоятельствах и с иным человеком разность эротических потенциалов и индуктировало бы сильный эротический ток и даже, возможно, разряд вроде молнии. Мы к солдатским задницам собственным своим задом ни разу в жизни не прижимались – не только потому, что в армии два года прослужили офицером, а просто случая не представилось, ну, ей-Богу, ничего мы не можем тут вам сказать определенного, дорогие мои. Поездки в городском транспорте в «часы пик» не в счет. А вот случайное или же не случайное прижимание седалища к попе женской!.. Прижимание попы к попе женской, кстати вам тут сказать, дорогие мои, возбуждает чрезвычайно. Даже в транспорте в «часы пик». Во всяком случае, вашего автора. С юности и до нынешней поры, когда автор уже вошел в возраст творческой зрелости. Но только женская попа должна быть, разумеется… И сама женщина должна быть…

Но мы отвлеклись, дорогие мои…

Постоянное стремление к правде вынуждает нас сообщить вам, что съезд охраняли не только такие козлики и сопляки, как тот лейтенант, взводный безоружных солдат. Лишь только появился на балконе Цветков в своем карнавальном прикиде, немедленно некий пожилой человек в штатском, сидящий за пультом под самым потолком Большой Арены Собраний, что-то быстро произнес себе в воротничок рубашки, и тут же с разных концов второго яруса к Цветкову и троим липовым полицейским начали пробираться по рядам люди в штатском. Счет теперь шел на секунды. Первый из подошедших был уже в нескольких шагах, когда вся Арена взорвалась аплодисментами. Все, не переставая аплодировать, поднялись с мест. Полукруглое сооружение Президиума начало медленно раздвигаться, и в середине его, постепенно поднимаясь из недр, начал возникать сидящий в странном, несколько похожим на зубоврачебное, кресле толстый, как квашня, лысый старик с хмурой и злобной улыбкой на бескровных губах.

– Слава отцу народа Виталию Мормышкину! – раздался многократно усиленный в сотнях динамиков низкий дикторский даже не глас, а рык, словно бы сам Сатана приветствовал сейчас Виталия Алексеевича.

– Слава! Слава! Слава! – в мощнейшем едином порыве ответил зал. Как только, мы удивляемся, дорогие мои, как только не возник резонанс, от которого любые колонны или хоть какие стальные опоры падают, будто соломенные. И с полусекундной задержкой, словно бы под действием срабатывающего реле, «… ава!… ава!… ава!…» раздалось, чуть утишенное, снаружи Дворца, снаружи Большой Арены – это ответили солдаты, выстроенные на бесконечном плацу.

Мормышкин с видимым трудом поднял правую кисть – невысоко, так, зачуток поднял – и произвел ею некий помавающий жест, вызвавший новую бурю оваций.

Точно такой же шум, совершенно схожий со звуком неистовых аплодисментов, возник в это мгновение за стенами Дворца – по задвинутой сейчас раздвижной крыше Большой Арены, словно предвестник будущих событий, застучал дождь. Но раскатов грома, всегда сопровождающих молнии, еще не было слышно.

Роль корреспондента Марика Конецкого в событиях нашего правдивого повествования оказалась достаточно велика. Опосредованно, конечно. Прямого воздействия на развитие сюжета Марик, как вы сами понимаете не мог оказать, но и кривого воздействия оказалось вполне достаточно.

Но по порядку.

Мы должны поделиться с вами еще одной сокровенной информацией: высшие силы узнали об ужасной в теракте гибели губернатора Ивана Голубовича – из телевизионных новостей, то есть непосредственно от Марика. Только недостаточной информированностью высших сил мы можем объяснить тот факт, что временно исполняющим обязанности губернатора Глухово-Колпаковской области был назначен Мормышкин Виталий Алексеевич. Вы, дорогие мои, о нем извещены, мы ведь вам сообщали, что Виталий Мормышкин возглавлял глухово-колпаковскую фирму VIMO, занимавшуюся строительством дорог и уборкой мусора, а вот высшие силы ни о каком Мормышкине, разумеется, слыхом не слыхивали, но некто нам неведомый об оном Мормышкине знал и, по всему вероятию, рекомендовал.

А далее произошло следующее. В первом же выпуске новостей Мормышкин немедленно был населению презентован, причем поспешную фотографию на всех федеральных каналах показали не Мормышкина, а почему-то шведского рок-певца Болла Дройстрёма, одного из лидеров гей-движения. Болл как-то однажды прикалывался и стебное селфи заделал себе – в серой английской тройке, аккуратно причесанный, с полосатым синим галстуком и даже без серег в ушах. Вынул серьги! Прикиньте? И ни глаз не подводил тогда, ни бровей, вообще никакого макияжа не накладывал. Прямо чистый выглядывал лорд из парламента или, лучше сказать, депутат шведского риксдага.

Да-с, а тогда через несколько минут – поздно уж было, но что делать, Дройстрёма из губернаторов убрали, но презентационный ролик уже был закачaн на дециметровые каналы и пошел по ним. Умные люди еще раз всхомяшились, и красотка-телеведущая, только что представлявшая зрителям лже-Мормышкина, вновь оказалась перед десятками миллионов людей – в строгой белой блузке с планочкой, со строгой же стрижкой – никаких шуточек!

– Приносим свои извинения телезрителям, – глаза телеведущей казались бездонными, а любовь к правде – неистощимой. – Произошла техническая ошибка. Вместо фотографии временно исполняющего обязанности губернатора Глухово-Колпаковской области Мормышкина Виталия Алексеевича мы показали фотографию первого советского наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского. Предлагаем вам фотографию Виталия Алексеевича Мормышкина.

Тут на экране появилась чуть ретушированная под Дройстрёма фотография Луначарского – в зауженном пиджачке с каймою, в скругленных, какие тоже носили только в начале ХХ века, углах воротничкa на рубашке – тогда говорили «воротничках», под которыми виделись завязки такой же начала прошлого века «бобочки».

Мы можем засвидетельствовать, что нарком действительно сильно машет на приглаженного и не расписанного всеми радужными красками Дройстрёма. Практически одно лицо. А вот с Виталием Алексеевичем оба они – Луначарский и Дройстрём – ни внешне, ни внутренне ничего общего не имеют. Дройстрём – гей, Луначарский предпочитал предельно тощих несовершеннолетних балерин из Большого театра, а Мормышкин после перенесенного еще в дорожном техникуме тяжелого сифилиса вообще остался импотентом. И никаких бороды с усами Мормышкин отродясь не носил, а после своей презентационной истории всю оставшуюся жизнь ненавидел, во-первых, усатых и бородатых, во-вторых, геев и лесбиянок, в-третьих, шведов и всех прочих заграничных козлов, в четвертых, рок-певцов и любых других певцов и заодно танцоров. Но более всего, в пятых и в главных, так вот соединенный в эфире в одно целое с наркомом просвещения, возненавидел Мормышкин оное просвещение: школы, институты, даже курсы повышения квалификации – бессмысленные и ненужные заведения.

Да, так физия Луначарского несколько мгновений постояла на экране, причем зрителям слышалось приглушенного шевеление и еще какие-то малопонятные звуки, потом фотография исчезла, опять появилась ведущая.