— Что? — воскликнул Кристофер.

Сара повернула к нему голову, как бы спрашивая, что происходит. Он жестом показал, что все нормально, хотя все его чувства были настороже.

— Сожалею, месье Кларенс, но это еще не все.

Солнечное сплетение Кристофера дернулось, когда он сделал глоток воздуха.

— Я вас слушаю.

— Тот день, когда мадам Геринген была сфотографирована с этим ребенком на заднем сиденье, в Осло один отец заявил о похищении своего сына. Мы проверили время подачи заявления. Это произошло за два часа до того, как камера наблюдения платежного терминала сфотографировала мадам Геринген.

— Скажите мне, ребенок…

— Мне очень жаль. Мальчика нашли мертвым в порту Ставангера почти через месяц после его исчезновения.

По телу Кристофера потек холодный пот. Он закончил разговор и открыл окно в надежде, что холодный воздух остудит его голову, в которой кипела буря вопросов.

— Через несколько часов я получу ответ о лучшей позиции для стрельбы… — объявила Сара, закончив говорить по телефону. — Возможно, еще есть шанс.

Она повернулась к Кристоферу.

— Ты в порядке? У тебя странный вид.

— Машина, переживания, усталость, я… Все пройдет.

Кристофер ни на секунду не подумал, что Сара способна причинить зло кому бы то ни было, тем более ребенку. Она была человеком, которому он доверял больше всех на свете. Значит, всей этой истории должно быть какое-то объяснение. Но когда Сара положила руку ему на бедро, Кристоферу пришлось сделать над собой усилие, чтобы непроизвольно не отдернуть ногу.

К тому моменту, когда такси наконец остановилось перед дверьми маленького аэропорта Лейпцига, Сара уже забронировала им билеты на рейс до Рима, вылетающий менее чем через сорок пять минут. Они вбежали в зал номер 2, указанный на информационном табло, когда стюардесса в последний раз вызывала пассажиров Кларенса и Герин-ген.

Сара первой добежала до стойки регистрации и предъявила билет и паспорт улыбающейся стюардессе, поздоровавшейся с ней. Кристофер отстал на несколько секунд. Сара, уже прошедшая турникет, протянула Кристоферу руку.

Тот вынул из кармана паспорт и уже собирался показать его стюардессе, как вдруг остановился, пораженный очевидностью. Возможно, последнее открытие журналиста о смерти ребенка, находившегося в машине с Сарой, ускорило его решение. Он вдруг испугался, что погибнет и оставит Симона сиротой во второй раз.

— Сэр, могу я увидеть документ, удостоверяющий вашу личность? Пожалуйста…

— Э-э… я…

Кристофер смотрел на Сару, горло у него пересохло, сердце бешено колотилось от нехорошего предчувствия.

— Сара, я…

Она поняла.

Он подошел к ней, и они замерли друг напротив друга, разделенные турникетом отдела регистрации.

— Сара, я, пожалуй, не полечу…

Она молча кивнула.

— Мне жаль… но я должен вернуться в Осло. Симон… мы нужны ему и…

— Мне следовало предложить тебе сделать это раньше, Крис… Я восхищаюсь твоим мужеством. Но ты прав, мы нужны Симону, а если я не могу быть там, то вернуться должен ты…

— Мадам, простите, но мы заканчиваем посадку в самолет, — вмешалась стюардесса.

— Да…

Кристофер обхватил ладонями лицо Сары. Она почувствовала, что он дрожит. Они поцеловались в порыве разделенных любви и бед.

— Скажи ему, что я его люблю и скоро вернусь! — бросила Сара, уходя быстрее, чем этого хотелось бы Кристоферу.

Ему показалось, что ее глаза затуманились от слез, но она отвернулась так быстро, что он не был в этом уверен. С тяжелым сердцем, страдая от вины за то, что бросает ее на финишной прямой этого страшного расследования, Кристофер чуть не шагнул через турникет, чтобы побежать за Сарой. Желание сжать ее в объятиях и сказать ей, насколько он ее любит, было так велико, что причиняло ему боль.

В последний раз он увидел ее через окно. Она что-то написала на листке бумаги и приложила его к стеклу. «Не забывай принимать лекарство!» Потом она исчезла на трапе, ведущем в салон самолета. Сара действительно исключительная женщина, подумал Кристофер.

Зал вылетов опустел. Он сел на скамейку. Все случилось так быстро, что он никак не мог осознать, что же все-таки произошло.

Кристофер ничего не чувствовал, кроме безмерной пустоты и одиночества. Или, вернее, отгонял все сомнения, которые нахлынули и скоро, как он понимал, будут его мучить. Совершил ли он ошибку или, напротив, поступил как следовало, чтобы быть для Симона отцом? Предал ли он Сару, любовь своей жизни, ради племянника? Может быть, он просто струсил, испугался того, что могло произойти в Риме? Почему он не нашел способа поговорить с Сарой о расследовании журналиста «Моргенбладет», чтобы она наконец открыла ему правду?

И вдруг все эти страхи, опасения, раны и неуверенность одновременно захлестнули его мозг и сердце.

Кристофер прижал руку к груди и попытался сохранить хотя бы подобие спокойствия.

Он посмотрел на экран телевизора, висящего над ним. Непрерывный новостной канал демонстрировал последовательно планы толпы, уже собравшейся на площади перед базиликой Святого Петра, трубу, к цвету дыма из которой — белому или черному — скоро будет приковано всеобщее внимание, и, наконец, величественный балкон, обрамленный гигантскими колоннами, на который новоизбранный верховный понтифик выйдет благословить толпу. Внизу экрана был титр, значения которого, как подумалось Кристоферу, журналисты не понимают: «Кто станет 268-м папой?»

Бесконечная красная змея ползла по мраморным плитам величественного зала дипломатических приемов. Процессия из ста двадцати кардиналов в красных мантиях следовала за носителем креста и хористами, призывавшими Святой Дух прийти и вдохновить выбор следующего верховного понтифика.

В глубине зала, сидя на папском троне, ссутулившийся папа, уходящий в отставку, одетый в белую сутану, встречал усталым, но благожелательным взглядом направлявшуюся к нему процессию. Он одаривал каждого ее участника благословением и улыбкой, а потом кардиналы входили в дверь, ведущую в священную часовню, где должны были происходить выборы его преемника.

Незаметно стоящая в углу зала София наслаждалась привилегией быть личным телохранителем своего кардинала, получившим особое разрешение находиться с ним рядом в любую минуту. Почти невидимая, она с особым вниманием следила за каждым жестом папы, дожидаясь момента, когда перед главой церкви пройдет ее кардинал.

Пение хоров слилось в пьянящую литанию, без конца повторяющую обращение к Господу: «Сойди, Дух Святой, на души верных тебе. Наполни высшей милостью сердца, созданные Тобой».