Глава 336

Отблеск колечка казался серебристым. Совсем как пена её свадебного платья.

Звёзды, как же давно это было… Сколько счастья назад, а?

Шер потянулась взять фигурку птички, чтобы ещё раз почувствовать тепло рук её мастера. Она держала статуэтку осторожно, чтобы не выпустить из почти бескровных сморщенных рук. И нечаянно натолкнулась взглядом на отражение.

Из зеркальной стены на неё смотрела старуха с потухшими глазами и сеточкой глубоких морщин на лице, и Шер, содрогаясь в душе, прошептала благодарения Духам Уматэ. Какое счастье, что Ник не видит её такой ужасной… Ведь он — всё тот же прекрасный Ник, как она его называла. Просто уже не её…

Когда перестали помогать уколы, дроиды-хирурги, а старость, как сказочное чудовище, начала пожирать красавицу, стало совсем тяжело. Стареть вместе — это ещё одно счастье в любви. Вместе гулять, вместе пить каф по утрам, переругиваться, подшучивая над немощью друг друга. Вместе вспоминать… Но если один из них не стареет? И этот один — он? Который одарённый, умный, красивый… У которого ещё столько замыслов и устремлений… А ты — вот, чудовище во мраке, отравляющее ему жизнь? Да, Ник бы, может, никогда-никогда не показал бы ей этого, был бы нежен до конца! Но ей и не надо показывать!

Она ушла сама. Она бежала, боясь почувствовать в нём что-то далёкое и холодное, как в минуты, когда он искал коридор в Космосе, сам становясь этим безжизненным Пространством.

Задрожавшая рука старушки поставила птичку обратно — не хватало ещё разбить своё сокровище. Всё, что у неё осталось — фигурки и её воспоминания. И какие счастливые воспоминания, хатт… Зато ей покойно! Он будет помнить её не такой, он не увидит её дряхлой! И у неё тут пациенты, а для души — акварель и правнук Дараса, такой же чёрненький и хитрый, мягкое кресло и…

…И единственный раз, когда они были с Ником на равных — это там, на дорожном пермакрите Нар-Шаддаа, где он сидел, прислонившись к стене здания…

Глоток виски был обжигающим. Ну, ещё бы — вирренское выдержанное, подарок с Кореллии от Рика. А кэп не мелочится.

Ей хорошо. Одной. Можно стареть, можно быть неодарённой. Можно быть любой. И Нику не будет за неё стыдно…

"Ветер западный снова порывом принёс его имя, летящего где-то… В эту ночь салластанское льётся рекой, и дрожит огоньком сигарета…"

— Нет! — вскрикнула она, вскакивая с кресла. — Духи Уматэ, нет! Ник! Где ты?!

…Горело освещение — ни кресла, ни зеркальной стены… Руки прежние — молодые, сильные. Только незнакомое колечко на пальце. Док лихорадочно сдёрнула его с пальца. И выдохнула…

Туда — сюда

Вперёд — назад.

Бус был шаманом. Он как никто знал, на что способен раскачивающийся перед глазами предмет.

Знал — и не отводил взгляда.

Не мог.

Потому что видел то, приковывало его внимание надёжнее, чем магнит — железо.

Лариус. Она снова была с ним. Сильная, всё знающая, всё умеющая. Она решала всё — и он подчинялся тем охотнее, что это снимало с него всякий груз ответственности. За последствия принятых решений, за собственную судьбу.

Айрен. Она тоже была здесь. Такая сильная. Такая знающая — пусть даже потерявшая память. Она знала в разы больше, чем было известно Лариус. Ему было нужно только сделать шаг, чтобы снова не думать ни о чём, чтобы подчиняться и ни за что не отвечать.

Он никогда ни за что не отвечал. С того самого дня, как за ним захлопнулась дверца клетки.

Он до такой степени не хотел ни за что отвечать, что был готов снова загнать себя в ловушку, казавшуюся спасением. Из одной — в другую. Как маятник. Туда — сюда.

Приняв решение уйти от Лариус, он впервые сделал шаг к тому, чтобы стать самим собой. Но он никогда не знал себя. Он не знал, кто он на самом деле. Какой он. Что, если на поверку окажется, что кушибанин Бусингер на самом деле — весьма неприятная личность? Что для окружающих было бы безопаснее, если бы он остался в клетке?

Ему было очень страшно.

Нет, не найти себя. Он боялся, что найдёт не того себя. Боялся настолько, что амнезия стала для него спасительным убежищем, которое он не желал покидать. Пока он не помнил себя — он мог быть таким, каким захочет. Любым. На выбор. Мог менять себя, как заблагорассудится.

А если память вернётся — у него не останется такого выбора…

У него даже было оправдание — он ведь болен. Он не может отвечать за то, что память его покинула.

Как никогда не отвечал…

Но где-то глубоко внутри себя Бус знал, что лжёт. И окружающим, и, что намного, намного хуже — самому себе. Что ему нравится, что ему хочется быть таким — ни за что не отвечающим.

Сидеть в клетке.

Рука с тонкими когтистыми пальцами, поросшая густой, на глазах меняющей цвет шерстью, сжалась на раскачивающемся медальоне.

Бус остановил маятник.

— АЙ-РЕН! АЙ-РЕН! АЙ-РЕН!

В ярком голубом небе реяли тёмные флаги, украшенные золотом драконьих крыльев. Солнце сверкало на шпилях зданий, драгоценным блеском отражалось в окнах.

Огромная толпа на площади у дворца скандировала её имя в религиозном экстазе.

А она стояла перед ними — гордая, сильная, бесконечно уверенная в себе — в белых одеждах и золоте, окружённая светом. Не просто как правительница — как богиня перед почитателями.

Айрен улыбалась, оглядываясь. Она знала этот мир. Бесконечный город Корускант, ставший её столицей. Не похожий на тот, каким она его помнила. Изменившийся. Очистившийся её волей и её силой. Здесь больше не было тёмных, прогнивших нижних уровней. Жителям больше не было нужды сражаться и умирать за корку хлеба. Теперь всего хватало всем.

И она знала, что так везде. На каждой планете, что встали под её руку. И будет на каждой, что придётся взять силой.

Она видела армию и флот, бросающиеся в бой без страха и сомнений. С боевым кличем, которым стало для них её имя.

Те, кто был с ней — получат всё. Остальные… что ж, они сами сделали свой выбор.

Её именем называли города.

В её честь возводили статуи из белого и зелёного камня. Люди верили, что её взгляд приносит благо. И это было так.

Её именем называли детей.

Её любили. Все эти люди, пришедшие сейчас к её дворцу, действительно любили и боготворили её.

Благодарили. За то, что