Итак, Карл желал быть императором, но не хотел быть только императором римским. Поскольку Рим античный, в его представлении, был значимым, но отжившим свое предшественником, который уже был превзойден государством фраков благодаря принятому им христианству, а Рим папский также имел определенный вес, но не имел права претендовать на особый статус и, тем более, какую-либо светскую власть. Карл был согласен стать императором, но не давал своего согласия на то, чтобы его короновал Папа. Король франков не возражал против того, чтобы его власть признали, в том числе и римляне в Риме и Италии, но не они должны были первыми славословить его коронацию, это право принадлежало франкам. Если объединить и подытожить все ранее сказанное, получим такую, безусловно, упрощенную и осознаваемую Карлом лишь постепенно в течение многих лет его правления как до, так и после императорской коронации в Риме формулу. Франкский король желал, чтобы ему сообщил императорское достоинства сам Господь. При этом короноваться он должен был собственноручно под славословия франков, и уже вслед за ними славящие аккламации должны были подхватить все покоренные ими народы во всех концах земли. Если Папа хотел править миром через коронованного им императора, то Карл желал быть орудием исключительно в руках Божиих, а не в руках Папы.

То, какой Карл хотел бы видеть собственную императорскую коронацию, можно понять по коронации императорской короной его сына Людовика, короля Аквитанского, получившего прозвище Благочестивый. 11 сентября 813 г. в Аахене Карл Великий самолично провел церемонию коронации без какого-либо участия Папы Римского, после чего прозвучали славословия в честь коронованного правителя от собравшегося франкского народа. Обращает на себя внимание важная деталь: после отеческих наставлений императора Карла Великого и увещеваний править справедливо, согласно заповедям и воле Божьей, Людовик лично, собственными руками, короновал сам себя. По крайней мере, в «Жизнеописании императора Людовика» авторства Тегана (790-е – после 848) сказано: «Тогда отец (Карл Великий после напутствий – прим. автора) повелел ему (Людовику – прим. автора), чтобы он собственными руками взял корону, которая стояла на алтаре, и возложил на свою голову, вспоминая все данные ему отцом повеления. Он же исполнил отцовское приказание. После этого они выслушали торжественную мессу и отправились во дворец».

О том, что изложенная концепция не только имеет право на существование, но, судя по всему, приблизительно так и представлялась Карлу Великому, хорошо свидетельствуют также формулировки титулатуры монарха, представленные в документах, изданных его канцелярией в ближайшее время после императорской коронации. Так, в марте 801 г. была издана грамота, в которой Карл титулован как «король франкский, римский и лангобардский» (rex Francorum et Romanorum atque Langobardorum), что свидетельствует не только о том, что титул франкского короля был для Карла значимее титула римского императора, но также о том, что королевская власть в его представлении нисколько не была ниже императорской. Более того, из приведенной титулатуры, где статус римского императора низведен до статуса римского короля, можно видеть, что «римский» компонент в понимании Карла не мог претендовать на некую всеобщность, символически охватывая всю территорию его владений и характеризуя верховную власть над живущими там народами. Наоборот, он был подчеркнуто локальным, относился лишь к Италии, и даже менее того – лишь собственно к городу Риму и Римской области, ведь титул короля лангобардского предполагал власть над той частью Апеннинского полуострова, которую занимало Лангобардское королевство.

Получается, что Карл мог быть недоволен во время коронации тем, что церемония, которая задумывалась им как провозглашение верховной власти франкского императора надо всеми подвластными ему христианскими народами Запада, в итоге превратилась в его понимании лишь в коронацию правителем-императором всего одного лишь, пусть даже и великого, Вечного города Рима? Выходит, что так. Видимо, такое объяснение также может претендовать на существование, тем более, что в мурбахском формуляре власть над Римом упомянута в общем ряду равных по значению титулов правителя и даже расположена по хронологическому принципу в самом конце: Viro gloriosissimo illo gratia Dei regi Francorum et Langobardorum Romanorunque («Мужу славнейшему, Божьей благодатью королю франкскому, лангобардскому и римскому»).

Более того, той же весной 801 г. Карлом был издан капитулярий, сохранивший замечательную формулировку, демонстрирующую реальное отношение франкского монарха к принятому им в Риме на Рождество 800 г. титулу: Romanum regens imperium serenissimus augustus («Управляющий Римской империей, сиятельнейший август»). Римская империя в такой формулировке явно мыслилась не как нечто всеобъемлющее по отношению ко всем остальным титулам короля франков, но была в его представлении чем-то соподчиненным, неким владением, включенным в его «управление» на определенных особых, но ничуть не более высоких правах, чем, например, королевство франков или королевство лангобардов.

Примечательно, что в том же капитулярии первый год после императорской коронации назван «первым годом нашего консулата», причем, как и в мурбахском формуляре, римская составляющая расположена на последнем месте: Anno… regni in Francia XXXIII, in Italia XXVII, consulalatus autem nostril primo («Год… правления во Франкии 33-й, в Италии 27-й, консулата нашего первый»). Такая формулировка, позволяющая избежать титулования себя «римским императором», закрепится в документах Карла Великого вплоть до 813 г. Она была связана, по всей видимости, со стремлением избежать символической зависимости как от Рима античного, так и Рима папского. Оба они, каждый по своему, оказались неприемлемыми для Карла Великого, слишком тесными для его иного по самой своей природе христианского универсализма. Мир в его понимании словно бы перевернулся, франки заняли место и превзошли древних римлян, став носителями истинной христианской религии, и потому королю франков казались слишком малы собственно древнеримские одежды. Папская же концепция Римской империи, предполагавшая господство римского первосвященника над светскими правителями стран Запада, дополнительно отталкивала Карла от титулования себя римским императором, поскольку он небезосновательно опасался, что это будет ставить его (согласно концепции «Константинова дара») в зависимую от наместника престола святого Петра позицию, что было, конечно же, абсолютно неприемлемо. Источник легитимации его власти был для Карла не римским, но христианским и (отчасти) франкским. И в этом особый универсализм его империи, как представляется, отнюдь не был недоразумением и идеологической фикцией, как полагают некоторые исследователи, в частности известный медиевист, историк-германист и глубокий специалист по раннему средневековью Александр Назаренко, статья которого во многом послужила одной из главнейших основ излагаемых здесь взглядов. Если бы у Карла и интеллектуалов его Придворной Академии было больше времени и возможностей, они, несомненно, нашли бы те формулировки, которые бы позволили обосновать связь межу regnum и imperium — Франкским королевством и Империей. Империей христианской, но не папской. Порожденной от римской основы, но не оставшейся Римской, а ставшей Франкской и даже (по крайней мере, в идеальной перспективе) – сверх-Франкской, «Градом Божьим» на земле.