Пророссийский президент Украины Виктор Янукович в 2010 г. еще сопротивлялся любому сближению Украины с НАТО или ЕС, но через четыре года он был смещен с поста прозападной партией, вслед за чем в поддержанных Москвой русскоязычных областях Восточной Украины вспыхнула открытая гражданская война. Напряженность усилилась, когда в 2014 г. Путин аннексировал Крым – бывшую российскую территорию, переданную Украине в 1950-х гг. Европа отреагировала чередой экономических санкций, которые не имели политического эффекта, если не считать укоренения в России осадной экономики и сближения Путина с друзьями-олигархами. Российская экономика перешла на импортозамещение, вплоть до производства собственных моцареллы и камамбера. Североатлантический альянс в очередной раз предложил Украине присоединиться и провел военные учения в Прибалтике. Россия соответствующим образом отреагировала. Европа опять балансировала на грани.

Недооценка Москвы долго была профессиональным заболеванием европейской дипломатии. В прошлом эта болезнь поражала шведов и поляков, Наполеона и Гитлера, а сегодня ослепила западный альянс, члены которого не могут прийти к согласию и решить, как реагировать на эту новую агрессивную Россию. У ЕС нет вооруженных сил, хотя союз периодически возвращается к этой идее. Существует, конечно, Европейское «оборонительное сообщество», Европейский корпус, силы быстрого реагирования, «план военных действий» и даже объединенный оперативный штаб. Более того, британский премьер-министр Тони Блэр в речи, произнесенной в 1999 г. в Чикаго, предложил считать оправданной концепцию «гуманитарного вмешательства» – в случае, когда под угрозой демократия и права человека. Он убежден, что сфера ответственности НАТО ничем не ограничена. Но кто должен определять угрозы и сферы ответственности?

После трагедии в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г. – теракта, устроенного боевиками Аль-Каиды, – НАТО вдруг оказался в ситуации, когда обязан вмешиваться всякий раз, как прикажут распорядители из Вашингтона. Армии чуть ли не всех европейских стран были вынуждены с разным уровнем энтузиазма принимать участие в военных действиях в Афганистане, Ираке, Сирии и Ливии. Америка разминала мускулы своей гегемонии, и покорность стала ценой, которую Европа должна была платить, чтобы заокеанский партнер не свернул над ней свой ядерный зонтик. Никто не спрашивал и тем более не пытался ответить на вопрос: кто должен защищать расширяющиеся границы демократической Европы?

В 2017 г. новый американский президент Дональд Трамп открыто заявил о желании выйти из НАТО. Оба его непосредственных предшественника, Джордж Буш и Барак Обама (2009–2017), также изъявляли желание сложить с себя обязанности по охране порядка в Европе. Буш был поглощен делами на Ближнем Востоке, Обама завяз в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Трамп утверждает, что НАТО «отжил свое», а Европа сегодня достаточно богата, чтобы защищаться самостоятельно. На митинге в декабре 2017 г. он рассказал, как объявил народам Европы, что «они провинились. Они не платят… Я имею в виду: если вы не платите, мы уходим». К тому же Трамп не скрывает, что он друг – если не союзник – Путина.

Россия стала определяющим фактором европейской дипломатии. Страна располагает огромными запасами природных богатств, большой армией, ядерным арсеналом и бескоспромиссной готовностью вызывать конфликты, проводить кибератаки и устранять своих оппонентов в других странах. Как выразился Черчилль в 1939 г., Россия может навсегда остаться «загадкой, завернутой в тайну внутри головоломки», но в одном отношении Путин был кристально ясен. Ему не нравится, когда НАТО подбирается к его границам или лезет в его «сферу интересов». В этом отношении он нашел понимающего конфидента в лице канцлера Германии Ангелы Меркель и среди лидеров ряда стран бывшего Варшавского договора. География имеет значение. Франции или Британии легко грозить Москве оружием. Но для Германии и все еще не вставших на ноги демократий Востока это не так-то просто.

В 2015 г., пока Европа пыталась выйти из рецессии, британский премьер-министр Дэвид Камерон подложил Брюсселю свинью. Он сказал, что в следующем году проведет в Великобритании референдум по вопросу, стоит ли стране сохранять членство в ЕС. Факел британского евроскептицизма перешел от левых к правым. Теперь уже консерваторы, а не лейбористы были настроены антиевропейски. Попытка Камерона угодить своему электорату, мечтающему «выйти», инициировав переговоры о реформировании ЕС, была пресечена осторожной Меркель, но в июне 2016 г., к удивлению и огорчению Камерона, британские избиратели с небольшим перевесом проголосовали за выход из Евросоюза. Голосование не оставило правительству выбора. Парламент Британии определил дату выхода: март 2019 г.

Значение такого шага невозможно переоценить. Экономика Великобритании по размеру уступает только немецкой, а вклад страны в бюджет ЕС составляет 20 %. Что ж, Великобритания уже давно стояла в ЕС только одной ногой, но теперь она не одинока. Опрос, проведенный в середине 2016 г. Исследовательским центром Пью, – только один из множества, продемонстрировавших такой же, как в Британии, уровень недовольства ЕС в Германии и Нидерландах и еще более высокий – во Франции и Испании. Однако последовать примеру Британии и провести референдум по вопросу о членстве в ЕС осмелились немногие. Союз должен пользоваться поддержкой народа, но о ЕС этого не скажешь.

Европейская демократия переживает болезненный период. Старые обиды раздуваются, региональная самобытность преувеличивается. Набирают силу сепаратистские движения в Шотландии, Каталонии и в некоторых частях Франции, Румынии и Италии – повсюду, где трения между центральной и местной властью достигли критического уровня. В так называемых странах Вышеградской четверки – Польше, Венгрии, Словакии и Чехии – поднимает голову опасный национализм. В Австрии, Нидерландах, Франции и Италии набирают силу правые партии. Секрет их притягательности – древнейшая из эмоций, желание защитить характер и целостность сложившихся сообществ от атак глобализации и иммиграции.

Рискованные и идеалистически самоуверенные федералистские проекты всегда требовали соблюдения общественного договора Руссо – согласия между государством и гражданами. Непохожие друг на друга народы Европы согласились бы только на такой союз, который не посягает на их самобытность и жизненный уклад. Процветающие города Европы могли бы приспособиться к изменениям, но бывшие промышленные районы, сельские округа и стареющее население – вряд ли. Британские сторонники «брекзита» – по большей части провинциалы, деревенские жители и пожилые люди – иллюстрируют этот раскол. Партии, которые именуют правыми, националистическими или популистскими, набирают силу в большинстве, если не во всех европейских государствах, отвечая на запрос избирателей «снова взять под контроль» политику страны и ее социальную жизнь. Особенно тревожно выглядят данные Всемирного исследования жизненных ценностей за 2016 г.: менее половины респондентов, рожденных в 1970-х и 1980-х, указали, что для них «принципиально важно жить в стране, которая управляется по демократическому принципу». В Германии, Испании, Японии и США от 20 % до 40 % опрошенных предпочли бы «сильного лидера, которому не приходится считаться с парламентом или выборами».