Смерть Сталина в 1953 г. привела к постепенному ослаблению напряженности между Востоком и Западом, чему помог и пришедший к власти в Москве Никита Хрущев. Его программа модернизации и десталинизации воодушевила реформистские правительства Польши и Венгрии. Ходили даже разговоры о «мирном сосуществовании» и терпимости «систем» по отношению друг к другу. Надежды оказались тщетными. Когда Венгрия открыто начала прокладывать собственный путь, Хрущев решил вернуться к жесткому режиму правления. В 1956 г. на улицах Будапешта появились советские танки, а премьер-министра Венгрии Имре Надя судили и казнили за измену родине. Он отправился на смерть, сказав: «Господи, избавь меня от наказания быть реабилитированным моими убийцами». Однако эта участь его все же постигнет, правда лишь в 1989 г.

Америка вмешиваться не захотела, а Западная Европа не смогла отреагировать на венгерский кризис – ни применением военной силы, ни как-либо еще. Министр иностранных дел Британии Энтони Иден давно рассуждал о «прогрессивной интеграции» Европы, а в 1954 г. предложил создать свободный оборонительный альянс стран Западной Европы – Западноевропейский союз (ЗЕС). Но любые шаги в направлении коллективной безопасности спотыкались о два препятствия: национальный суверенитет и важность американского ядерного щита НАТО. Этот парадокс одновременной зависимости и независимости континента от его трансатлантического отпрыска до сих пор не разрешен окончательно.

Это противоречие оттеняла неспособность Франции и Великобритании избавиться от имперского образа мысли. В 1954 г. Франция потеряла Вьетнам – после того, как Америка отказала ей в военной поддержке, что, кстати, самой Америке обойдется недешево, но это она осознает десятилетием позже. Франции приходилось туго и в Африке, в колониях Марокко, Тунис и Алжир. Ее больше беспокоил не коммунизм, а ислам.

В 1956 г., как раз когда Москва громила Венгрию, Британия, Франция и Израиль тайно сговорились напасть на Египет, чтобы взять под свой контроль Суэцкий канал. Национализацию канала Египтом посчитали угрозой имперскому пути «к востоку от Суэца». Президент США Эйзенхауэр (1953–1961) пришел в ярость. Он наложил на Британию финансовые санкции, и союзники с позором отступили. Послание было кристально ясным: Америка никогда не согласится отдать приоритет неоимпериалистической войне перед антикоммунистической.

Более конструктивный рост наметился с превращением Европейского объединения угля и стали, в который входили 6 стран, в полноценный таможенный союз. Все началось с конференции в итальянской Мессине в 1955 г., инициатором которой выступил Жан Монне, один из отцов-основателей послевоенного политического устройства Европы. В марте 1957 г., согласно Римскому договору, было учреждено Европейское экономическое сообщество (ЕЭС). Монне и глава ЕОУГ Шуман считали это не разовым мероприятием, но «первым реальным шагом к созданию Европейской Федерации, необходимым условием сохранения мира». Так была определена основная политическая цель послевоенной европейской политики – движение к «еще более тесной интеграции».

Страны ЕЭС учредили постоянную Комиссию и Совет министров, в который вошли президенты или премьер-министры государств-членов, с головным офисом в лотарингском городе Брюсселе. Совет создавался как высший руководящий орган ЕЭС; государственный суверенитет стран-участниц защищало право вето, которым обладали правительства каждой из них. Вскоре начнет работу Европейская ассамблея (совещательный орган) и Европейский суд. Никогда еще в Европе не предпринималось настолько слаженных усилий в попытке построить единую империю, объединение или союз.

Какие-то из аспектов формирования новой европейской идентичности могли показаться до странности прекраснодушными. Образование ЕЭС вызвало к жизни обычай братания городов. В 1955 г. впервые состоялся Кубок Европы по футболу, который пять лет подряд выигрывал клуб «Реал Мадрид». В следующем году впервые прошел песенный конкурс «Евровидение» – в нем участвовали семь стран, победила Швейцария. Европейцы немного попрепирались относительно общего языка: Франция лоббировала французский, энтузиасты эсперанто, искусственного языка международного общения, тоже не остались в стороне. Однако Комиссия высказалась в пользу вавилонского столпотворения переводчиков.

Соединенное Королевство не решилось присоединиться к новым европейским политическим институтам. Оно демонстрировало то же отвращение к материковым авантюрам, какое веками обуревало британских правителей. Британия считала себя европейской страной, которая не принадлежит Европе. В 1960 г. Лондон отреагировал на создание ЕЭС, присоединившись к Скандинавским странам в Европейской ассоциации свободной торговли (ЕАСТ), чьи полномочия в плане ограничения свободы торговли были не такими широкими. Однако годом позже премьер-министр Британии Гарольд Макмиллан внезапно сделал разворот кругом и решил вступить в ЕЭС. Согласно документам министерства, он боялся, что вне ЕЭС «мы рискуем утратить политическое влияние и лишиться права заявлять о себе как о мировой державе». По этому поводу американский госсекретарь Дин Ачесон колко заметил: «Великобритания потеряла империю и еще не отыскала для себя новой роли».

К изумлению Британии, стареющий французский президент англофоб де Голль наложил вето на просьбу Макмиллана о вступлении. Он назвал Великобританию американским троянским конем в Европе: «Рано или поздно Европу поглотит колоссальное трансатлантическое сообщество… под началом США. Франция этого не допустит». В 1962 г. де Голль, с возрастом ставший еще эксцентричнее, покинул встречу ЕЭС, демонстративно оставив пустое кресло. Франция, не советуясь с НАТО, создала собственное ядерное оружие – этот шаг не способствовал наращиванию стратегических сил, но затруднил достижение коллективной безопасности в Европе. На решающем этапе европейского развития созданию более широкого сообщества мешала Франция.

В 1961 г. Вальтер Ульбрихт, руководитель ГДР, сказал Хрущеву, что немецкая молодежь массово бежит на Запад, а это значит, что «крах неизбежен». Граница Восточной Германии была открыта только для товаров, но восточные немцы перебирались на Запад, переходя из одного сектора Берлина в другой. Москва без колебаний согласилась построить стену через весь город. Пока стена росла, миграция усиливалась, достигнув 2000 человек в день. Хрущев был настроен воинственно. Он потребовал положить конец западному присутствию в Берлине, сравнив его с кукушонком в гнезде ГДР. Более того, он перебросил ракеты большой дальности на остров Куба в Карибском море, настаивая, чтобы НАТО убрал свои ракеты из Турции.

Когда в октябре 1962 г. кризис обострился, американский президент Джон Ф. Кеннеди (1961–1963), понимая необходимость защитить Берлин, потребовал убрать советские ракеты с Кубы. Страны включились в интенсивное противостояние и – это исторический факт – всерьез обдумывали ужаснейший шаг: обмен ядерными ударами. Хрущев отступил первым, затем и Америка убрала ракеты из Турции. На следующий год Кеннеди приехал в Берлин и заявил: Ich bin ein Berliner («Я – берлинец»). Это был первый серьезный кризис ядерного века. Тем не менее сдерживание сработало.