знания свободны. Им всё равно, креольский язык или французский. Для них не существует невозможного. И значит, они способны разглядеть то, на что вы не никогда не обратите внимания… Мне удалось ответить на ваш вопрос?

– Благодарю, – Чэнь поднялась. – Если не возражаете, пойду делать то, что умею делать лучше других. Пока вы не подыскали мне замену.

Она бросила многозначительный взгляд на троицу и вышла из зала.

– Вы тоже ревнуете? – Шарлемань повернулся к Кашину.

Тот едва двинул бровями:

– Нет. У меня бедная фантазия. Не могу представить, в чём ваши новые друзья способны со мной конкурировать.

Сказав «ваши», а не «наши» друзья, физик этим и ограничился. Его изрытое пóрами лицо скрывало эмоции не хуже кукольного личика Чэнь. К тому же, в отличие от китаянки, Кашин очень давно знал Шарлеманя – и понимал, что Большой Босс никогда ничего не делает просто так.

– Мне тоже пора за работу. – Физик поднялся из-за стола и ушёл, отвесив на прощание два коротких поклона – Шарлеманю и троице.

– Кажется, я перемудрил, а у вас не прибавилось доброжелателей, – сказал повеселевший Шарлемань, оставшись наедине с гостями. – Ничего, привыкайте. У них есть конкретные задачи, в решении которых они недосягаемо хороши. А наше с вами главное занятие пока – разговоры… Продолжим позже. Обед стынет.

Стюарды уже обслужили гостей, но никто из троицы не притронулся к еде.

– Чёрт с ним, с обедом, – заявил Мунин. – Вы и правда считаете нас какими-то… забавными муравьями. Выходит, Чэнь права. Какой от нас толк?

– Кофе! – коротко приказал Шарлемань стюарду. – С муравьями всё не так просто. У них есть рабочие, солдаты, няньки, врачи, мусорщики… А есть матка. Королева. Она образует вокруг себя муравейник и наполняет смыслом жизнь остальных муравьёв. Единственная из всех – с крыльями, и единственная, кто откладывает яйца. Всю жизнь. А самое интересное происходит, когда королева умирает. После этого у многих самок рабочих муравьёв тоже вырастают крылья. Они начинают откладывать яйца, но неоплодотворённые. Тем не менее, чудесным образом из части таких яиц вылупляются трутни, которые оплодотворяют самок. На свет рождаются уже нормальные муравьи. Если кто-то из них станет новой королевой – муравейник будет спасён и жизнь войдет в прежнюю колею. Если нет – муравейнику конец.

– Вы же собираетесь жить вечно. Значит, ваш муравейник в безопасности, – заметил Одинцов, а Ева спросила:

– В муравейнике может быть несколько маток?

Биолог пригубил горячий кофе.

– В больших муравейниках зачастую действительно живут несколько маток, чтобы откладывать больше яиц… Но королева из них только одна.

– И все остальные для неё – просто забавные муравьи, – буркнул Мунин.

– Да, забавных муравьёв у меня в избытке, – не сдержался Шарлемань.

– По-моему, у вашего интереса к нам другая причина. – Ева не сводила с Шарлеманя синих глаз, и он бросил на неё ответный взгляд поверх кофейной чашки.

– Какая же?

– Ваш фанерóн.

Шарлемань замер, а Ева повторила:

– Фанерон. Вы боитесь.

– Так. – Одинцов тяжело опустил ладони на стол. – Я почти всё понял насчёт креольского языка и личной жизни муравьёв. Восхищён вашим кругозором. Но эксперименты закончены. Вот-вот начнётся производство бессмертных людей… Вернее, уже началось. – Он указал на Шарлеманя. – Матки трудятся, королева рулит. О каком страхе речь? И что значит «фанерон»?

– Совокупность того, что присутствует в сознании, – нехотя ответил Шарлемань, возвращая чашку на блюдце. – Не факты, события или понятия, а представление о них. Проще говоря, идея.

– Всё равно не понял, – признался Одинцов.

– Чего тут непонятного? – хмыкнул Мунин. – Вы единорога видели когда-нибудь?

– Живьём? Нет.

– И ДНК не видели. И остров Маврикий, – продолжал историк. – Но при этом знаете о том и другом. Большинство знаний вам принёс не собственный опыт: вы их почерпнули из книг, фильмов, разговоров… Можно сказать, вам их искусственно вложили в голову. О ДНК рассказывала Чэнь, о Маврикии – вот он. – Мунин мотнул головой в сторону Шарлеманя. – Такие знания для вас нематериальны. Это всего лишь образы. Воображаемые копии.

Ева подхватила:

– Это представления, которые живут в сознании, а с реальными вещами могут быть не связаны. Как тот же единорог или плоская Земля на трёх слонах. Фанерон – это именно идея. Сумма индивидуального внутреннего мира.

– Ну, допустим, – кивнул Одинцов. – А почему идею надо бояться?

– О да, великие воины не знают, что такое страх! – с иронией проворчал Шарлемань.

– Только дураки не знают, что такое страх, – возразил Одинцов. – Но бояться можно по-разному.

Стюарды по знаку Шарлеманя быстро убрали со стола и вышли, а он сказал троице:

– Вам накроют заново… Вы правы, бояться можно по-разному. Я боюсь того, что должно пугать любого мыслящего человека. Ваш коллега… к моему сожалению, покойный коллега Дефорж намекал, будто я считаю себя равным Всевышнему. Это не так. Потому что я, как и все мы, ограничен своими представлениями о мире. И в моём случае они далеки от реальности. А кроме того, заметно расходятся с вашими…

Встав из-за стола, Шарлемань шагнул к панорамному окну и посмотрел вниз. У подножия башни, напоминая о том, что зал вращается, медленно проплывала лужайка в кольце колючих кустов. Посреди неё белел прямоугольник с разложенными на песке чёрными валунами. С высоты последнего этажа в саду были видны все пятнадцать камней. «Как просветлённому», – криво усмехнулся Шарлемань и заговорил, стоя спиной к гостям.

– Вы знаете, какую задачу я решал много лет. Работа требовала предельной сосредоточенности. Я окружил себя такими же целеустремлёнными коллегами и создал замкнутый мир – комфортный для концентрации усилий. Теперь задача решена, и герметичная капсула превратилась в ловушку. Я собираюсь распространить решение на мир, который не замкнут. Мой фанерон соответствует ему не больше, чем плоская Земля на трёх слонах. Мой мир – одна идея, реальный мир – другая. Я слишком умён, чтобы ошибаться на этот счёт. Поэтому мне нужны разведчики для исследования реального мира и коррекции фанерона. Мне нужны вы.

Шарлемань оторвал взгляд от окна и повернулся к троице.

– Допускаю, что аналогия с насекомыми кажется вам унизительной. Но у муравьёв разведчики находят систему в том, что их окружает, кодируют информацию и передают остальным. Вы делаете то же самое. Я уже имел возможность в этом убедиться, хотя мы знакомы совсем недавно и мои люди только начали собирать на вас досье.

Француз снова сел за стол.

– Вы взаимодействуете с мирозданием на тонком уровне. Я терпеть не могу эту формулировку, но лучшей нет. – Он стиснул длинные пальцы и захрустел суставами. – У вас есть необъяснимая способность выхватывать из информационного массива нужные данные и соединять их особенными образом. Почему-то именно вам троим этот мир открывает свои