На днях Чэнь искренне призналась троице, что заплатит любую цену за возможность хотя бы коснуться лекарства против смерти. А Шарлемань пошёл дальше и позволил ей участвовать в работе с препаратом. Пригласил в уникальную команду, которая выведет человечество на новый уровень существования, подарив людям вечную жизнь; сделал своей ближайшей помощницей – и просил возобновить знакомство с его гостями.

– Вы постоянно искали встреч со мной, – промолвила Чэнь, подходя к остолбеневшим компаньонам. – У меня есть немного времени.

Она села прямо на тёплые каменные плиты, как недавно в номере Мунина, поджав под себя ноги и сложив ладошки на коленях. Троим собеседникам пришлось расположиться напротив.

– Почему вы здесь? – спросил Мунин.

– Почему вы с ним? – добавила Ева, имея в виду Шарлеманя.

– Потому что сейчас я должна быть здесь и с ним, – ответила Чэнь. – Это моё предназначение. Мой путь.

– Вас лишили свободы, – напомнил Одинцов.

– Ни в коем случае. Что такое, по-вашему, свобода? – Чэнь указала в сторону зарослей, окружающих сад камней. – Растения свободны. У них есть всё необходимое: земля, воздух, свет, вода… Животным сложнее. Кроме воздуха, еды, питья и света им необходима свобода передвижения. А человек – высшее животное. Ему мало свободы передвижения и материальных ресурсов: ему необходима свобода мысли. Я ещё никогда не была настолько свободна, потому что никогда не ощущала такой свободы мысли, как сейчас.

Мунин глянул на китаянку исподлобья и пробурчал:

– Угу. Шарлемань – ваш Господь Бог, а вы его правая рука.

– Левая, – вырвалось у Одинцова. – Правая – это Кашин.

– Не могу понять, как Шарлемань разглядел у вашей троицы какие-то признаки особенного ума, – поджала губы Чэнь.

Ева вступилась за компаньонов:

– В отличие от вас мы пока не чувствуем себя свободными. И нам не приходит в голову подменять собой эволюцию. Вы не боитесь, что «Кинопс» превратит человека в монстра?

– Мы не подменяем собой эволюцию, – отрезала Чэнь. – Мы лишь многократно ускоряем вполне вероятный и естественный процесс. Никакой опасности нет.

Преодолев неприязнь к собеседникам, малютка-профессор привела пример. У черепахи с уткой был общий предок. Он исчез ещё до появления динозавров. Больше чем через двести пятьдесят миллионов лет, уже в наши дни, учёные снова подсадили утиные клетки в эмбрион черепахи. Но из яйца вылупился не монстр, а обычная черепаха, только с ДНК утки в клетках печени. В целом это ни на что не влияло.

Следующим примером стала чихуахуа – потомок диких волков, обитавших на территории нынешней Мексики. Принято считать, что индейцы-тольтеки одомашнили волка и благодаря многовековой селекции в пору расцвета своей культуры вывели самую маленькую собаку в мире.

– В действительности генетическая мутация, из-за которой появились породы мелких собак вроде чихуахуа или шпица, существует у волков почти шестьдесят тысяч лет, – говорила Чэнь. – Одомашнивать собак начали не больше двадцати тысяч лет назад. По сравнению даже с этим сроком тольтеки жили совсем недавно. Анализ геномных последовательностей у разных видов псовых показал два варианта гена, который отвечает за размер особи…

Чэнь в профессорском тоне продолжала рассказывать, как данные о геномах двухсот современных собачьих пород сравнили с данными древних волков – и у степного волка, который жил в Сибири, обнаружили мутацию, приведшую к появлению в Южной Америке крохотной чихуахуа. Процесс шёл естественным путём тысячи и тысячи лет. Но если воздействовать на нужный ген, результат появится несопоставимо быстрее.

Слушать очередную лекцию можно было долго, поэтому Одинцов спросил напрямую:

– Миссис Чэнь, лично вы здесь чем заняты?

Чэнь скользнула взглядом по саду камней и посмотрела в глаза Одинцову.

– Я решаю задачи, которые ставит доктор Шарлемань, – сухо сказала она, поднимаясь с места. – Всего доброго.

После прогулки компаньонов ещё на некоторое время заняли медицинскими процедурами, а после сопроводили в уже знакомый зал вращающегося этажа центрального корпуса. Три места за столом занимали Шарлемань, Кашин и Чэнь. Они кивнули вошедшей троице и продолжили обедать в тишине.

Гости тоже сели за стол.

– Может, вы всё-таки объясните… – заговорил Мунин, пока стюарды обновляли сервировку.

Одинцов усмехнулся:

– Когда лев молчит, его лучше не перебивать.

– Мудро, – кивнул Кашин, орудуя ножом и вилкой.

– Вы продолжаете мне нравиться, – добавил Шарлемань.

Чэнь отодвинула блюдо, к которому едва притронулась из вежливости, и его мгновенно забрал стюард.

– А я тоже хотела бы, чтобы вы объяснили. Думаю, нам с мистером Кашиным стоит знать причины вашего интереса к этой троице. Я говорила с ними раньше и сегодня снова общалась по вашей просьбе. Не вижу, чем они могут быть полезны.

– Я не трачу время на ненужных людей, – жёстко заявил Шарлемань и, когда стюард унёс его тарелку, промокнул салфеткой губы. – В моей клинике каждый делает то, что умеет делать лучше других, миссис Чэнь. Однако вам придётся работать в общей команде, поэтому кое-что я, пожалуй, объясню, чтобы поняли все… Кто-нибудь из вас бывал на Маврикии?

Ева подняла руку.

– Я там отдыхала. Дважды. Изумительный остров.

– К сожалению, вы не говорите по-французски, – продолжал Шарлемань. – Иначе обратили бы внимание на энтропию языка у местных жителей. Когда-то первые поселенцы привезли туда полноценный французский. Но сотни лет с ним происходило то же, что происходит в природе с генами: язык становился всё проще и проще. Это путь вырождения, который ведёт к смерти…

Биолог развил аналогию. Язык служит для передачи информации, подобно цепочке ДНК, только роль нуклеотидов играют слова. Веками через Маврикий двигались морские караваны. Языки торговцев разных стран атаковали язык местных французов так же, как вирусы атакуют геном. Английский, немецкий, хинди, китайский… Их слова заменили нуклеотиды французского языка и надёжно в нём закрепились, образуя новый язык – маврикийский креольский, на котором до сих пор говорят в провинции.

– Вы никогда не догадаетесь, из какого языка заимствовано слово, которое обозначает, к примеру, человека, – говорил Шарлемань. – И даже если бы вы знали французский, в коммуникации с жителями далёкой деревушки у вас возникли бы проблемы. Энтропия упрощает и убивает язык, но вместо того, чтобы умереть, он из французского стал креольским. А помог ему своего рода демон Дарвина, который пропускал одни изменения и блокировал другие. По мнению французов, язык упрощался, но в действительности он стал сложнее…

Чэнь слушала с непроницаемым видом.

– Вы, – обратился к ней Шарлемань, – в этом смысле слишком хорошо знаете французский и не в состоянии воспринимать креольский. Вы слишком хороший биолог. Вы точно представляете, как энтропия упрощает геном – и как вирусы его усложняют. Вам прекрасно известно, что может быть – и чего не может. А наши новые друзья от этого