— Не вставайте! — крикнула она, взбегая по ступенькам, и обняла старушку, потрясенная тем, какой маленькой и хрупкой та ей показалась.

— Встать? — Сьюзен рассмеялась. — Неужели у тебя столько времени?

Она указала на колесики инвалидной коляски, прикрытые наброшенным на колени клетчатым пледом.

— Господи, что случилось? — Рени была ошеломлена. Сьюзен Ван Блик выглядела дряхлой. Когда Рени училась у нее, той уже было под семьдесят, так что ничего удивительного в этом не было, но жутко было видеть, что сделали с человеком каких-то два года.

— Ничего страшного… хотя в моем возрасте не стоит говорить такие вещи. Бедро сломала. Тут никакие препараты кальция не помогут, когда на лестнице считаешь ступеньки задницей. — Она глянула мимо Рени. — А это твой приятель, которого ты хотела привезти, да?

— Ох, конечно. Это Ксаббу. Ксаббу, познакомься с доктором Ван Блик.

Бушмен склонил голову и вежливо улыбнулся, подавая руку. Дако за это время загнал машину в гараж и прошел в дом, бормоча что-то себе под нос.

— Я надеялась, что мы посидим здесь, — заметила хозяйка, покосившись на небо, — но погода, естественно, свинячит. — Она обвела хрупкой ручкой пещерообразный портик. — Вы же знаете нас, африканеров — все на stoep[22]. Но слишком прохладно. Кстати, юноша, надеюсь, вы не собираетесь весь день называть меня доктором. Хватит и «Сьюзен».

Она стянула плед и сунула Ксаббу, который принял его, точно мантию, без каких-либо приборов управления развернула кресло и вкатила по пандусу через порог.

Рени и Ксаббу проследовали за ней в просторный холл. Колеса попискивали на зеркальном паркете. Доктор Ван Блик обогнала гостей и вкатилась в гостиную.

— Как этим креслом управлять? — поинтересовалась Рени.

Сьюзен улыбнулась.

— Хитро, да? На самом деле хитро. Есть модели, которые управляются напрямую через шунт, но по мне, это уж слишком — я же собираюсь когда-нибудь встать с этой ерундовины. Моя через контактные сенсоры считывает напряжение ножных мышц. Я сгибаю ногу — коляска едет. Поначалу приходилось по старинке на ручном управлении ездить, чтобы кость срасталась, а сейчас это для меня вместо физиотерапии, чтобы мышцы не теряли формы. — Она махнула рукой в сторону дивана. — Садитесь. Джереми сейчас принесет кофе.

— Должна признаться, я удивлена, что вы еще преподаете, — заметила Рени.

Сьюзен скорчила гримаску, точно ребенок, впервые в жизни попробовавший шпинат.

— Господи, а что мне еще делать? Не то чтобы я там часто бываю — так, раз в месяц, это у них называется «рабочие часы». Большей частью я провожу консультации прямо отсюда. Но я не могу все время торчать в четырех стенах. Одиночество на зубах вязнет, а Джереми, как вы могли заметить, не лучший в мире собеседник.

Призванный, точно демон, звуком собственного имени, Дако внес подносик с чашками и кофейником. Поставив его на стол, он нажал на плунжер — очевидно, увлечение доктора современной технологией на приготовление кофе не распространялось — и вышел, бросив еще один косой взгляд на Ксаббу. Бушмен, изучавший многочисленные картины и скульптуры, казалось, не обратил на это внимания.

— Все глазеет, — прокомментировала Рени. — Он всю дорогу смотрел на Ксаббу в зеркало.

— Может, гость пришелся ему по душе, — усмехнулась Сьюзен, — но подозреваю, дело тут в нечистой совести.

Рени встряхнула головой.

— О чем вы?

— Джереми — гриква, из тех, кого в недобрые старые дни называли полукровками, хотя он не белее любого другого. Пару сот лет назад они изгнали бушменов из этой части Южной Африки. Кровью и железом. Это было ужасное время. Полагаю, белые могли бы как-то сдержать бойню, но горькая правда в том, что гриква казались им более полезными, чем бушмены. В те времена иметь хоть каплю белой крови значило быть лучше того, в ком этой крови нет, — хотя и хуже белого. — Она снова улыбнулась, на сей раз печально. — Ксаббу, вспоминает ли ваш народ гриква с ненавистью? Или вы из других краев?

Бушмен обернулся.

— Простите, я не слышал, о чем вы говорили.

Сьюзен хитро глянула на него.

— А, вы залюбовались моей картиной.

Ксаббу кивнул. Рени повернулась, чтобы посмотреть, о чем идет речь. То, что она приняла за надкаминный стенной экран, оказалось фотографией почти трехметровой ширины — такие она только в музеях видела. Она изображала рисунок на скале, примитивный, простой и изящный. Несколько линий обрисовывали газель и группы танцующих людей по сторонам. Освещало скалу закатное солнце. Краски казались свежими, но Рени поняла, что им уже много лет.

Ксаббу не отводил от картины глаз. Плечи его опустились, точно под чьим-то враждебным взглядом, но лицо выражало скорее удивление, чем страх.

— Вам известно, откуда это? — спросила его Сьюзен.

— Нет, но я знаю, что она старая, тех дней, когда мы, бушмены, были единственными людьми на этой земле. — Он протянул руку, точно хотел коснуться картины, хотя от дивана до стены было добрых десять футов. — Это могучая сила. — Он поколебался. — Но я не уверен, что рад видеть ее в чьем-то доме.

Сьюзен нахмурилась.

— Вы хотите сказать, в доме белого человека? Ничего, я понимаю… наверное. Я не хотела никого оскорбить. Для меня она не имеет религиозного смысла и кажется просто красивой. Наверное, я черпаю из нее силу духа, если это не покажется вам претенциозным. — Она посмотрела на снимок, точно видела его в первый раз. — Сама картина, оригинал, до сих пор находится на скале «Замок Великана» в Драконовых горах. Она тревожит вас, Ксаббу? Я могу попросить Джереми снять ее. В ближайшие часы делать ему все равно нечего, а зарплата его тикает.

Бушмен покачал головой.

— Не стоит. Когда я сказал, что мне неловко, я выражал собственные чувства и мысли. Рени знает, что я беспокоюсь за свой народ и его прошлое. — Он улыбнулся. — И будущее. Может, оно и к лучшему, что кто-то хотя бы видит это. Тогда люди будут помнить о нас… или захотят помнить.

Некоторое время все трое в молчании пили кофе, глядя на прыгающую газель и танцоров.

— Ну, Ирен, — проговорила наконец доктор, — если ты все еще хочешь что-то мне показать, время пришло. Иначе мы пропустим обед, а Джереми страшно не любит, когда нарушается распорядок.

По телефону Рени почти ничего не объяснила. Но когда она принялась рассказывать Сьюзен о таинственном файле, то обнаружила, что волей-неволей раскрывает больше, чем хотела бы. Пытаясь уяснить суть, доктор Ван Блик задавала такие вопросы, на которые нельзя было ответить неискренне, и вскоре Рени сообразила, что выложила своей бывшей учительнице почти все, кроме названия сетевого клуба и причины, по которой они туда вообще попали.

«Старые привычки умирают с трудом», — подумала Рени. Сьюзен выжидающе глядела на нее. Глаза ее светились умом, и в ней легко было разглядеть не только необыкновенную женщину, какой она была, когда Рени встретила ее впервые, но и острую на язык девчонку, какой она была полвека назад. «Я никогда не могла ей соврать».