— Остроумов Алексей Александрович…

— Ни хрена себе! — снова выдохнул Демидыч. — И правда получается Неуловимый Джо!.. Жалко, что это не я с ним встретился!

— А уж мне-то как жалко! — засмеялся Макс. — С каким бы удовольствием я бы на тебя потом посмотрел!

Теперь многое становилось понятным — и почему он с такой легкостью уделал Витю, и почему так уверенно держался, и почему очаровал Марину Никонову, и, может, самое главное — почему так обстоятельно интересовался Остроумовым, живущим на Кипре. Это была бомба, которую они всей «Глорией» тут же принялись шумно обсуждать. И все гадали, как могло такое получиться, что человек, числящийся погибшим, жил все это время, и как жил — на полную катушку. Пришлось Лагутину мало-помалу рассказывать все, что убойный отдел собрал по Тагилу. Если верить тому, что сообщалось оттуда, Алексей Остроумов, бежав с необыкновенной легкостью из колонии (расследование этого побега было приостановлено на полдороге за смертью основного фигуранта), первым делом навестил всех наиболее одиозных функционеров местного отделения Союза воинов-интернационалистов и, как зафиксировано в материалах следствия, изъял у этих лиц огромную сумму денег в долларах США — якобы для того, чтобы раздать товарищам по Чечне, наиболее нуждающимся и наиболее сильно пострадавшим при исполнении своего воинского долга. Однако факты раздачи этих сумм нуждающимся документально не зафиксированы, что можно толковать двояко: либо никто никаких денег не раздавал, и в таком случае Остроумов А. А. - обычный уголовник, грабитель, либо же ветераны, получившие деньги, были заранее предупреждены о том, что должны молчать, если не хотят, чтобы доллары были у них реквизированы. Поскольку ветераны, как правило, люди весьма в денежных вопросах щепетильные, остается считать, что они сочли такое перераспределение финансов справедливым и законным… Характерно, что среди тех, кто пострадал от этой акции, имя Алексея Остроумова вызывает зубовный скрежет, что же касается рядовых членов Союза, они как один отзываются об Остроумове как об исключительно порядочном и честном офицере.

— Просто какой-то современный Робин Гуд, — сказал с сомнением Демидыч.

— А почему нет? — нисколько не удивился Щербак. — Почему не предположить, что в русском офицере еще сохраняется порядочность и способность думать о товарищах? Нет, мне он нравится! Молоток парень, если он, конечно, действительно роздал эти бабки…

— Так что, ребята, — тут же обратился Демидыч к Ильюшенко и Максу, можете гордиться, что вам накостылял не кто-нибудь, а такой благородный парень!

Все дружно, по-солдатски грохнули, хотя и было над чем сейчас задуматься, поскольку сообщение Лагутина, в сущности, рождало больше новых вопросов, нежели ответов. Ну, например, как вообще могла произойти такая путаница и при чем тут Николай Шлыков.

— Шлыков был в числе его преследователей, не зря я обращал ваше внимание на то, что он до сих пор числится пропавшим без вести. Видимо, и протокол описания места событий был составлен непрофессионально, и у местных стражей порядка, да и у кой-кого из преследователей было желание спасти этого самого Робин Гуда… Короче, скорее всего, Шлыкова в неразберихе приняли за Алексея Остроумова (или сделали вид, что приняли), а того вывели из-под удара, снабдив документами погибшего…

— Ну и что теперь с этим Шлыковым, то бишь Остроумовым, делать? спросил Денис. — Если он ни в чем не виноват?

— Ну, насчет того, что не виноват, — это бабушка надвое сказала, рассудительно ответил Лагутин. — Ведь мы как подозревали его в убийстве Завьялова, скажем, так и продолжаем подозревать. Есть основания думать, что и к смерти Решетникова он может иметь самое непосредственное касательство… У нас нет сейчас доказательств, что это так. Но если они появятся — церемониться с ним никто не станет.

— Ну, ладно, допустим, вы, капитан, правы, — сказал Демидыч. — Ну и что будет дальше?

— Во-первых, не допустим, а прав, — засмеялся Лагутин. — А насчет дальше… Ну, тут вы, скорее всего, ни при чем, поскольку речь идет о двух убийствах, хотя помочь, наверно, могли бы — все-таки вы даже ближе нас к нему подошли, к этому Робин Гуду… Сможете помочь — скажем спасибо. Большое человеческое. Не вздыхайте, мужики, не вздыхайте! Прихватить этого героя надо обязательно. А там — пусть суд разбирается, кто он: Робин Гуд или Соловей-разбойник. Мы его объявляем в федеральный розыск. Сейчас, прямо от вас, я еду к Никоновым. Если дамы подтверждают, что тот, кто называет себя Николаем Шлыковым, — это Алексей Остроумов, наши оформят его в розыск уже сегодня. Поскольку Генпрокуратура, в частности заместитель генпрокурора Меркулов, в курсе всех этих дел, может, даже уже завтра эта личность будет показана как минимум по двум каналам телевидения. — Он постучал пальцем по фотографиям. — На всю страну…

Всю недолгую, в общем-то, дорогу до острова и потом по пути из аэропорта Никосии Чванов размышлял над всем случившимся с ним в Москве. Но если в самолете ему не давали покоя все больше тревожные мысли, то здесь, на залитой солнцем благословенной земле Кипра, Евгений Кириллович сразу почувствовал, как все его тревоги куда-то безвозвратно уходят прочь.

«А что я, вообще-то, так волнуюсь? И кого боюсь? — думал он, усаживаясь в такси. — Эту деревенщину, этого уголовника — не то Васю, не то Ваню? Конечно, хреново, что у этого типа есть пленка с моим признанием. Ему удалось вытянуть из меня довольно много. Он знает, что я в доле с бухгалтером компании. Ему известно, что я собрался обуть своего босса на весьма крупную сумму. И вообще, он догадался, что я вознамерился как следует тряхануть этого разбогатевшего лоха Остроумова. И это, конечно, плохо. Но так ли плохо, как казалось там, в Москве? Я здесь, то бишь на Кипре, а бандюга — в России. К тому же даже если я совершу то, что задумал, все равно это будут детские шалости по сравнению с убийством, совершенным этим головорезом прямо у меня на глазах. Интересно, очнулась та дамочка, что выкатилась с подносом? А здорово было бы! Свидетельница — лучше не придумаешь. Кроме того, у меня есть время. И мозги, в отличие от этого недоделанного шантажиста, черт подери! И если действовать быстро, то можно успеть кое-что и выйти сухим из воды. — Он пощупал внутренний карман пиджака, где у него лежали снимки несуществующего „пробного“ тома „Истории птиц“. — А босса я все равно облапошу. Сорвется идея с „откатом“ от бухгалтера „Фэрмаси“ — слуплю с Остроумова за книжки. А то, глядишь, урву и так, и так. Рискованно? Конечно, риск есть. Но кто не рискует тот, как известно, не пьет шаманского…»

Развалившись на заднем сиденье, Евгений Кириллович по-новому, совершенно спокойно оценил ситуацию и решил сперва заехать в «Остроумов фэрмаси» к своему подельщику-бухгалтеру.

Главный бухгалтер и одновременно главный экономист фармацевтической компании Анастасис Куркиба — по национальности грек, сбежавший из Абхазии в Турцию еще в самом начале перестройки, на Кипр перебрался в девяностом году. И, будучи человеком дальновидным и весьма неглупым, быстро освоился в своем новом качестве, ибо до того почти четверть века шлифовал задатки экономиста в пункте приема мандаринов под Новым Афоном. Ему и такой школы с лихвой хватило бы для новой жизни, а он еще предусмотрительно закончил в нужное время «левые» курсы экономики и менеджмента и, естественно, обзавелся необходимой бумажкой, свидетельствующей о суперсовременном экономическом образовании. Но по-настоящему хорошо ему стало, когда он ухитрился жениться на пожилой и очень богатой вдове, дочка которой занимала не последнюю должность в фармацевтической компании Леонида Остроумова. Так что дальнейший путь Куркибы был даже как-то предопределен — протекционизм, он ведь существовал и существует всегда и везде…