Однако, несмотря на доверенность графини Чиконья, Ловетт смог обеспечить себе всего двенадцать голосов. Гатри получил семнадцать, включая доверенности человека, готового к отставке, двух новоиспеченных членов совета и трех отсутствующих, которые в это время мирно спали в Нью-Йорке и чьи доверенности Вассерман счел действительными. Гатри выиграл перевыборы, а проигравшие выместили обиду на Вассермане. Они говорили, что голосование было извращено и что все это дело было просто грубым и насильственным захватом власти. Алексис Грегори допустил выпады против Вассермана, употребив такие слова, как «подлец» и «бандит».

– Если вы еще раз это скажете, я дам вам в морду, – огрызнулся Вассерман.

Терри Стенфилл, переизбранная в совет вопреки возражениям Ловетта, покинула помещение в слезах, говоря, что не сможет работать с людьми, так грубо разговаривающими в ее присутствии.

В этот момент Алексис Грегори вскочил на ноги и заявил: «Мы все уходим!» Он тотчас подал прошение об отставке – своей и восьми других директоров, удивив всех в зале, включая и тех директоров, об отставке которых он только что заявил. Эти директора были, похоже, просто ошарашены столь внезапной развязкой. Они нерешительно встали и робко вышли из зала. Все они сели в лодку и отправились в «Чип», новый ресторан в отеле «Чиприани», чтобы собраться с мыслями, спланировать дальнейшую стратегию и насладиться долгим, четырехчасовым, четырехзвездным обедом в зале с видом на площадь Сан-Марко, отражавшуюся в сверкающей в лучах полуденного солнца воде.

Все, что оставалось прессе, – это воспользоваться демонстративным уходом и получить максимум удовольствия. Заголовок в «Иль Газеттино» гласил: «”Спасти Венецию”: бегство аристократов». В изложении газеты дело выглядело так, будто ссора стала апофеозом битвы между венецианцами и американцами, хотя только четверо из девяти покинувших зал были венецианцами (один был французом, остальные американцами). «Это была трехчасовая встреча за одним столом людей с совершенно разными, диаметрально противоположными позициями, – писала газета, – американцы занимали одну, а венецианские аристократы – другую. Руководство фонда «Спасти Венецию» было обвинено в том, что занимается больше вечеринками, а не реставрацией произведений искусства. Уход небольшой группы именитых венецианцев расколол организацию, как яблоко».

По мнению «Иль Газеттино», диссиденты обвинили руководство в «использовании города, как средства приобретения престижа и как сцены, на которой можно покрасоваться. «Фонд “Спасти Венецию”, – утверждали журналисты, – стал клубом, ограниченным “сливками общества”».

«Боже мой! Это как раз то, что я бы сказал о них самих! – сказал историк Роджер Ририк, один из оставшихся членов совета директоров, в интервью «Иль Газеттино». – Смотрите, именно те люди, которые ушли, именно они думают только о фешенебельных вечерах и ВИП-обедах. Истина заключается в том, что их мало интересует реставрация. Они ушли в надежде уничтожить фонд «Спасти Венецию», но лишь надули самих себя. «Спасти Венецию» будет работать и без них».

К тому моменту, когда было подано последнее прошение об отставке, в совете директоров фонда «Спасти Венецию» не осталось ни одного венецианца, его покинули пятнадцать человек. Говорили, что Ларри Ловетт занялся учреждением своей собственной благотворительной организации, и диссиденты предрекали, что двери венецианских дворцов закроются перед супругами Гатри и фондом «Спасти Венецию». Как писала по этому поводу «Нью-Йорк таймс», «доступ в дома титулованных итальянцев был обеспечен Лоуренсом Ловеттом, которому, в первую очередь, мы обязаны тем, что ворота Венеции оказались распахнуты перед американцами; это ценно в социальном плане. Но теперь эти ворота могут захлопнуться».

Если бы такое произошло, то фонд «Спасти Венецию» оказался бы в крайне неестественном и немыслимом положении – в положении организации, которую прославляли как самого щедрого иностранного благотворителя города, но одновременно чурались, считая парией.

Первые гости, прибывшие на званый вечер к Ларри Ловетту, ступили на террасу сразу после захода солнца, в те волшебные полчаса, когда мягкий исчезающий свет превращает небо и воду в розоватый жемчуг, а дворцы вдоль Гранд-канала будто парят в воздухе.

Юбер де Живанши, сидя спиной к Гранд-каналу, болтал с Нэн Кемпнер. За ними таинственной громадой высился мост Риальто, выступая светлым пятном на фоне темнеющего неба. Официант с подносом, уставленным напитками, приблизился к маркизу Джузеппе Рою как раз в тот момент, когда тот отпустил остроту, заставившую звонко и отчетливо рассмеяться графиню Марину Эмо Каподалисту.

– Угадайте, что я сейчас скажу! – воскликнула Доди Розекранс, взяв за запястье графиню Эмо. Большеглазая светская львица из Сан-Франциско, наследница кинематографического и театрального магната, только что прибыла в Венецию после недельного пребывания на Далматинском побережье. – Я купила… монастырь!

Было начало сентября. Прошел год после раскола фонда «Спасти Венецию». Ловетт учредил собственную благотворительную организацию и назвал ее «Венецианское наследие». С отбором членов совета директоров он обошелся, как крупье, поднимающий синие фишки, собрав такую массу аристократов, что шапка бланков «Венецианского наследия» выглядела как страница справочника Дебретта. Перед двадцатью одним именем из пятидесяти стояли аристократические титулы: один герцог, один маркиз, одна маркиза, одна баронесса, рядовые графы и графини, а также не менее шести высочеств – королевских и светлейших. Напротив, число аристократов в совете директоров фонда «Спасти Венецию» сократилось до одной баронессы. Ловетт злорадно прокомментировал это в письме, адресованном президенту фонда «Спасти Венецию» Полу Уоллесу, заметив, что запланированное Бобом Гатри зимнее мероприятие в Нью-Йорке пройдет под патронажем мелкого представителя Савойской династии, вероятно, по причине того, что у него теперь нет аристократов английских.

Ранее, летом, «Венецианское наследие» устроило свое первое четырехдневное празднество. Ловетт запланировал его в июне, чтобы оно совпало по времени с Венецианским биеннале, когда в город слетаются сливки международного мира искусств. Празднество, билет на которое стоил 4000 долларов, стало триумфом, учитывая ту избранную публику, слетевшуюся на него, и тот факт, что перед этим собранием распахнулись прежде почти недоступные венецианские двери. Триумфальным оказался и сбор средств. Ларри Ловетт имел все основания торжествовать, что он и делал. Тем не менее дальнейшее существование фонда «Спасти Венецию» не на шутку его тревожило, так как он, как было хорошо известно, не собирался умирать.

В момент скандального раскола до недельного празднества «Спасти Венецию» в связи с регатой оставалось меньше года. Это мероприятие должно было очень скоро показать, осталась ли закрытая Венеция доступной для фонда «Спасти Венецию», как было раньше. Супруги Гатри как раз собирались начать подготовку и звонить нужным людям, когда раздался телефонный звонок. Трубку сняла Беа.

– Это Вольпи! – загремел в трубке голос графа Джованни Вольпи. Он звонил со своей виллы в Джудекке. – До меня доходят слухи, будто эти клоуны говорят, что теперь двери Венеции будут захлопнуты перед вами!

– Я тоже это слышала, – сказала Беа Гатри, – но я на самом деле не…

– И какова причина их выхода из фонда «Спасти Венецию»? – продолжал Вольпи. – Она состоит в том, что вы отбросили