диссидентов, поддерживающих Ларри. Как правило, члены совета – это люди, состоявшиеся в жизни. Для них работа в фонде «Спасти Венецию» – хобби, а не главное занятие в жизни. Им нравится общаться друг с другом, они любят Венецию, и сама возможность участвовать в сохранении города дает им удовлетворение. Они вкладывают в фонд больше времени и денег, чем получают. Они дающие, они альтруисты. Диссиденты – совершенно иная, кошачья порода. У них есть деньги, но нет важной для общества профессии, у них нет реальных достижений. «Спасти Венецию» имеет для них очень большую важность, поскольку никакого иного источника приобрести известность у них нет. Фонд – это лошадь, которую они оседлали. Они представляются, используя должности в фонде «Спасти Венецию». Для того, чтобы доказать свою значимость, им надо присваивать себе заслуги в достижениях организации, несмотря на то, что они не сами выполняют ее работу. В действительности они пользуются серьезно работающими на организацию людьми, которых называют наемными помощниками. Это берущие, эгоисты.

Диссиденты используют «Спасти Венецию» для того, чтобы вести блестящую светскую жизнь, и это образ их существования. Они приглашают своих высокородных друзей и людей своего круга на наши вечера и мероприятия, приглашают бесплатно, а взамен их самих приглашают в круизы и в загородные поместья пострелять по выходным. Эти неплатящие гости стали реальной проблемой. Их становится все больше и больше, и диссиденты захватили монополию на них. Они нанимают лимузины, чтобы доставить этих гостей за город, в то время как мы, остальные, едем туда автобусами, а они проносятся мимо, развалившись на задних сиденьях. Они приезжают на мероприятия поздно, а уезжают рано. Они сидят обособленной группой за отдельными столами, свысока посматривая на тех, кто платит. Они на самом деле не понимают, что всем своим видом оскорбляют других.

– У меня сложилось впечатление, – сказал я, – что эти привилегированные гости обеспечивают мероприятиям блеск, который привлекает гостей, готовых за это платить.

– Да, это так, – согласился Гатри, – но это было важно в первые годы. Организация «Спасти Венецию» теперь настолько хорошо известна, что привлекательна сама по себе. Нам больше не нужны эти люди.

Мы проплыли мимо палаццо Пизани-Моретта, где в тот вечер должен был состояться бал. Поставщики продуктов выгружали ящики из барж, пришвартованных у ворот. Гатри махнул рукой в сторону дворца.

– Диссиденты всегда забирают места у окон, когда жарко, и у камина, когда холодно. Они очень капризные, привередливые люди. Черт, я до сих пор оперирую, стою в операционной по восемнадцать часов в сутки. Мне, если честно, все это не нужно.

– Но тогда почему вы не уходите в отставку? – спросил я.

– Мы с Беа были готовы это сделать. Мы уже написали письма об отставке, когда пошли слухи о наших финансовых нарушениях. Это была большая ошибка диссидентов, потому что мы вынуждены были остаться. Мы не могли все бросить в такое ненастье. Нам пришлось остаться и очистить наши имена от грязи.

Пройдя мост Риальто, мы свернули в боковой канал. Гатри сбавил скорость, проходя повороты и огибая проплывающие мимо моторные лодки и гондолы. Через несколько минут мы нырнули под маленький мост, а когда вышли из-под него, нашему взору открылась церковь Мираколи. Шелковисто-мраморный фасад сиял в лучах послеполуденного солнца.

– Вот для чего все это делается, – сказал Гатри. – Мы даем званые обеды и вечера, чтобы находить деньги для реставрации таких зданий.

– Я думаю, все с этим согласны, – предположил я.

– Отнюдь, – возразил Гатри. – Диссиденты думают по-другому. Они полагают, что мы занимаемся ресторанным бизнесом и наше дело давать обеды и якшаться с аристократами.

Когда я в тот же день процитировал слова Гатри Ларри Ловетту, тот с чувством воскликнул: «Это абсолютный вздор!»

Через неделю после гала, утром ясного сентябрьского дня, обе стороны, вооруженные доверенностями на голосование, прибыли в венецианский отель «Монако» на заседание совета директоров. С самого начала сторонники Ловетта были настроены весьма агрессивно, потому что Гатри отказался выполнить их просьбу о переносе встречи на вторую половину дня, чтобы три члена совета, находившиеся в Нью-Йорке, могли проголосовать по телефону. Когда встреча началась, в Нью-Йорке было четыре утра.

Надо было заполнить десять вакансий, и номинантов рассматривали одного за другим. Как только началось голосование, фракция Ловетта стала ему мешать своими криками. Гатри проголосовал за человека, покинувшего совет несколько месяцев назад. Когда возмущенные крики стихли, Гатри объяснил, что убедил того человека отозвать прошение об отставке, подписать доверенность и разрешить Гатри принять его отставку в надлежащее время. Это надлежащее время пока не наступило. Ловетт обратился к Джеку Вассерману, который знал правила лучше, чем кто-либо другой, так как сам помогал составлять их новый вариант. Вассерман признал правомерность голосования по этой доверенности.

Крик снова поднялся, когда Гатри достал из рукава еще две подписанные доверенности от лица людей, которых избрали в члены совета директоров всего несколько минут назад. Гатри утверждал, что, хотя эти люди подписали доверенности, когда еще не были членами совета, их доверенности не использовались до того момента, когда они стали таковыми. Вассерман признал правомерность и этих документов.

Доверенности Ловетта тоже оказались небезупречными. Одна доверенность была подписана графиней Анной Марией Чиконья, дочерью Джузеппе Вольпи, министра финансов в правительстве Муссолини, и сводной сестрой Джованни Вольпи. Ей было уже за девяносто, и ее умственные способности давно оставляли желать лучшего. Тем не менее это был уже третий раз за два года, когда пожилая леди по доверенности голосовала на выборах в фонде «Спасти Венецию». В первый раз ее доверенность вызвала вопросы, когда Барбара Берлингьери предъявила ее от имени Ловетта полутора годами ранее. Когда об этом спросили графиню Чиконья, та не смогла вспомнить, что подписывала какую-то доверенность, и сомневалась, что это ее подпись. К следующей встрече, чтобы не быть обойденными, супруги Гатри добрались до нее первыми. Они нашли ее в больнице, где она лечилась от гриппа. Весть об этом дошла до сторонников Ловетта, которые бросились к графине и нашли ее столь же обескураженной, как и в момент, когда ее спрашивали о доверенности, которую она подписала для них. Они убедили графиню написать письмо Беа Гатри с просьбой показать ей копию подписанного ею документа. «Как вы знаете, память моя сильно ухудшилась, – писала графиня Чиконья. – Я не могу припомнить, какой документ подписала в больнице или кому выдала свою доверенность». Со времени написания того письма прошел еще год, и, несмотря на печальное признание графини Чиконья в своей ментальной дряхлости, ее снова убедили поставить подпись под третьей доверенностью. На этот раз она расписалась для Ловетта, вероятно, не имея ни малейшего представления о том, что и для кого она