слишком много вечеров? И это исходит от венецианцев, которые вечно недовольны своим положением, – венецианцев, этих иждивенцев, которые никогда ни за что не платят ни пенни? – Знаменитое презрение графа Вольпи к своим компатриотам венецианцам прожигало каждое слово, каждый слог. – Венеция ведет себя, как куртизанка, которая берет деньги, но не дает ничего взамен. Скупая, жадная и дешевая! Все они стервятники, падальщики! Мало того что они все лето клеветали на вас, называя мошенниками. Развращенность такого рода невыносима. Это моральное линчевание! Их счастье, что вы не подали на них в суд! Честно говоря, я думаю, вы должны это сделать.

– Да, Джованни, это был кошмар, но мы…

– Слушайте, – сказал Вольпи, – я звоню, потому что прежде вы несколько раз спрашивали, нельзя ли использовать палаццо Вольпи для проведения бала фонда, а и я всегда отвечал «нет». Ну что ж, время идет, и я передумал. Если вы решите, что это поможет делу, то для меня будет большим удовольствием следующим летом предоставить вам дворец для бала.

Палаццо Вольпи, здание шестнадцатого века с семьюдесятью пятью покоями на Гранд-канале, представляло собой нечто большее, чем просто дворец. При нем был двор с садом, а в самом здании находились большие залы и салоны. Там до сих пор чувствовалось присутствие одной из самых влиятельных фигур Италии двадцатого века – отца Вольпи, графа Джузеппе Вольпи, учредителя венецианского кинофестиваля, создателя Местре и Маргеры, министра финансов в правительстве Муссолини и «последнего дожа Венеции»: это впечатление подкреплялось позолоченным и выложенным мрамором бальным залом, созданным Вольпи в память о его военных победах в должности губернатора Ливии в двадцатые годы, портретом Вольпи в мундире дипломата, пушкой, установленной в центре portego, мебелью из Квиринальского дворца в Риме, фотографиями, подписанными королем Савойским Умберто. Много лет палаццо было местом проведения блестящего ежегодного бала Вольпи, который каждый сентябрь давала мать семейства. Но последний раз бал Вольпи был проведен сорок лет назад, и с тех пор дворец по большей части не использовался никак: за ним ухаживали, но в нем не жили.

Палаццо Вольпи столько лет оставалось вне поля зрения, что даже венецианцам было бы любопытно снова его увидеть. Зная это, супруги Гатри сделали ловкий политический ход. С разрешения Вольпи они пригласили дюжину венецианцев на свой бал в качестве гостей, включая тех, кого разборчивый и привередливый Вольпи никогда не пригласил бы сам. Но на этот раз граф был просто счастлив позволить им лицезреть свой дворец. Вольпи был твердо намерен показать, что нельзя никого выпроваживать из Венеции просто потому, что так постановили какие-то «клоуны». Если приглашение венецианцев в его дворец поможет утереть этим клоунам нос, то тем лучше.

Вечером, в день бала, окна палаццо Вольпи были – впервые за много-много лет – ярко освещены. У ворот покачивалась на волнах целая армада моторных судов, на пристани толпились дамы в вечерних туалетах и мужчины в черных костюмах – и среди них десятки венецианцев.

Значимость бала фонда «Спасти Венецию» в палаццо Вольпи была хорошо понята и далеко за пределами дворца. Это, без сомнения, стало предельно ясно Ларри Ловетту, который тем же вечером давал обед на террасе своего дома. Все отчетливо осознавали, что единственной целью обеда Ларри было обойти конкурентов и лишить их некоторых венецианских гостей. Все понимали также: Ловетт особо подчеркивал, что на его обед надо явиться в деловом костюме, лишь для того, чтобы гости не могли после обеда сразу же отправиться во дворец Вольпи, им пришлось бы заехать домой и переодеться в светские наряды. Друзья Ловетта признавали, что это была одна из редких его ошибок; некоторые усматривали в этом инфантильную озлобленность, что окончательно утверждало их во мнении, что Ловетт озабочен только своим престижем и возвышением, а не сохранением венецианского культурного наследия.

Все это не имело ни малейшего значения для Джованни Вольпи. Пока Питер Дучин играл танцевальную музыку в бальном зале его отца, а Бобби Шорт проникновенно пел свои песни наверху, Вольпи, как обычно, прогуливался по саду, отстранившись от всей этой суеты.

– Я не знаю, – говорил он, – какая разница между «Спасти Венецию» и «Венецианским наследием». Если разобраться, то и те и другие просто организуют популярные туры по принципу «все включено». Я не понимаю, почему американцы не приезжают в Венецию просто для того, чтобы хорошо провести время, а постоянно готовы схватить друг друга за грудки. Вы понимаете, о чем я? Все дело в том, что они приезжают сюда ради выполнения высокой миссии. Почему, собственно, они должны ехать в Венецию, чтобы ее спасать? Это, конечно, очень мило, что они дают деньги. Но это не имеет ничего общего со щедростью. Это означает, что они хотят выглядеть важными. И на самом деле это всего лишь капля в море. Им следует приезжать и просто хорошо проводить время. Точка. Правильно? Погулять. Посмотреть картины. Сходить в хорошие рестораны, как они делают в других городах. Американцы не едут в Париж, чтобы спасать Париж, не так ли? Правильно? Когда вы видите пятисотлетнее венецианское здание, то, вероятно, оно выглядит обветшалым и даже находится в опасности. Но вы не можете говорить о нем, как о «разрушенном». Оно простояло пятьсот лет! «Разрушенная Венеция» – это миф. Вот что я имею в виду, когда говорю о фонде «Спасти Венецию». Забудьте о нем. Венеция спасется сама. Идите спасать Париж!

Глава 13

Человек, который любил других

Я впервые заметил эти граффити – а их было несколько, – когда одним зимним днем прогуливался по продуктовому рынку вблизи Риальто. Несколько дней спустя я увидел еще одно близ площади Сан-Марко, а третье на стене ресторана «Остерия-ди-Санта-Марина». Эти граффити всегда были исполнены красной краской из распылителя и всегда на временных деревянных стенах – без ущерба для капитальных фасадов. Печальный смысл надписей был всегда одинаков: «Одиночество – это не значит быть одному; это когда любовь к другим не находит отклика» («Solitudine non è essere soli, è amare gli altri inutilmente»).

В отличие от многих других, эти граффити имели автора. Они были подписаны именем «Марио Стефани». Стефани был хорошо известным в Венеции и довольно авторитетным поэтом, который появлялся на местном телевизионном канале «Теле-Венеция» пять раз в неделю с короткими комментариями на темы культуры. Это был улыбчивый человек с двойным подбородком и копной непослушных волос. Впервые я увидел его телевизионное выступление чисто случайно. Он произносил сумбурный, неподготовленный монолог, перескакивая с одной темы на другую.

– Прежде венецианцы были великими моряками и пиратами, – говорил он. – Они грабили и привозили разные вещи в Венецию, чтобы сделать ее еще более красивой, – резной