массового переселения и прибыла в страну в середине 1949 года на пароходе «Гойя». Спустя три года Вячеслав жил отдельно от семьи в лагере мигрантов под Сиднеем и работал на железной дороге. Как и Марфутенко, он не говорил родным о своем желании репатриироваться (которое, впрочем, так никогда и не осуществил) и не хотел, чтобы они об этом знали[760].

Еще один приятель Марфутенко, Яша Зеленский, один из наиболее энергичных членов Русского общественного клуба, действительно репатриировался в 1952 году в возрасте 23 лет. Зеленский родился на Украине, в 1944 году его увезли в Германию в качестве остарбайтера, а в Австралию он приехал довольно рано (в 1948 году) по программе массового переселения. Вместе с Марфутенко они присутствовали на вечеринке в клубе, устроенной в 1951 году Петровым. К тому времени Зеленский уже подал документы на репатриацию. В разговоре с Петровым, изображая большого патриота, он заявил:

Когда я вернусь, я могу помочь России. Я знаю аэродромы в Мельбурне и еще на Тасмании. Когда я вернусь в Россию, пойду в Красную армию и отправлюсь в Корею, буду убивать янки и чертовых австралийцев.

Петров похлопал его по плечу и сказал: «Хорошо. Ты уже хороший советский гражданин»[761].

У других знакомых Гордеева все было сложно с национальностью или гражданством, что приводило к внутренним или юридическим конфликтам, связанным с вопросами об их принадлежности к той или иной группе. Два молодых человека, проявивших интерес к репатриации, оказались бывшими советскими гражданами, выдававшими себя за поляков, пока находились в Европе, и потом, когда иммигрировали. Таким образом они утратили свой статус граждан СССР[762]. Серж Володар (еще не достигший 20 лет), сын русских эмигрантов, родившийся в Югославии, поведал весьма нетипичную семейную историю: отец его сторонился политики и после Первой мировой войны остался в Югославии, а мать вступила в Компартию, воевала вместе с партизанами против нацистов, а после войны, вероятно (сын не был в этом полностью уверен), уехала в СССР или оказалась в советской оккупационной зоне Германии. Проблема Володара, желавшего репатриироваться, заключалась в том, что формально он не имел на это права, так как ни он сам, ни даже его родители никогда не были советскими гражданами (если только гражданкой СССР не стала его мать).

Еще более сложная история происхождения была у 18-летнего Кузьмы Муратиди: он родился в семье греков, живших в Симферополе. Но в 1944 году крымских греков, как и крымских татар, армян, итальянцев, немцев и болгар, депортировали в Среднюю Азию. В 1947 году, когда советским грекам разрешили репатриироваться, семья Муратиди уехала в Грецию, а оттуда в 1950 году они эмигрировали в Австралию. У Кузьмы тоже не было гражданства СССР – семья лишилась его, уехав в Грецию; он тоже скрывал от родных свое желание вернуться в СССР. (Его отец, пять лет отсидевший после ареста в 1937 году, скорее всего, очень возражал бы против такого шага.)[763]

Советская точка зрения, которую отчасти разделяли общавшиеся с Гордеевым ди-пи, состояла в том, что в Австралии перемещенные лица эксплуатируются как удобная дешевая рабочая сила для австралийских капиталистов.

Их используют на черновых и физических трудных работах, в частности, на ремонте дорог, уборке улиц, садов, на сахарных плантациях и т. п. При этом труд их, как правило, оплачивается ниже, чем труд австралийцев. Проживают перемещенные люди в специальных лагерях и вдали от проживания основной массы населения городов – на окраинах Мельбурна, Сиднея, Канберры, вблизи сахарных плантаций. Семьи этих лиц из-за якобы недостатка жилищ вынуждены жить на расстоянии нескольких десятков миль и тоже в специальных лагерях. В этих лагерях перемещенным лицам предоставляются очень часто в железных бараках маленькие комнаты (6–8 кв. м) безо всяких удобств и без необходимых санитарных условий[764].

Замечания, на которых основывался этот краткий обзор, относились в основном к первым двум годам жизни ди-пи, когда они работали по контрактам, и тогда, конечно, им приходилось жить в самых суровых условиях. Василий Гвоздецкий – украинский крестьянин, угнанный в Германию, – оказался совершенно не готов к работе на сахарной плантации, где ему предлагалось ночевать в палатке и где свирепствовали москиты. Он заболел туберкулезом, у него развилась язва желудка, когда он работал в школе, где «испытывал издевательство от детей местной буржуазии». Он был готов покончить с собой и отчаянно желал репатриироваться (что в итоге и сделал). Георгия Марфутенко раздражало, что его заставили подписать трудовой контракт, хотя он был тогда еще несовершеннолетним, и что ему предстояло служить в армии Австралии. Николая Безуглого, украинца лет двадцати пяти, фабричного рабочего, направили на работу на лесозаготовки, но этот труд оказался для него невыносим. Он без разрешения вернулся к жене и трем маленьким детям, оставшимся в лагере Беналла, и обратился в советское посольство с просьбой о репатриации[765].

Даже когда срок работы по контракту истекал, для многих иммигрантов жизнь оставалась трудной. Иван Иванов еще долгое время после отработок по контракту оставался безработным, а Павел Комар нашел работу, но начальник не хотел ему платить и в придачу кормил кашей с подмешанным гипсом, от которой ему делалось плохо. Йонас Шаулинскас жаловался Гордееву, что австралийцы враждебно относятся к перемещенным лицам и платят им меньше, чем рабочим-австралийцам. Эстонец Зейзиг, приехавший в страну в 1949 году, в 1952-м сообщил в советском посольстве, что давно сидит без работы и проклинает Австралию и австралийцев[766].

Часто труднее всего примириться с положением в Австралии было людям образованным. Родившаяся в России Елена Нестеровская (посетительница Русского общественного клуба) и ее муж Мстислав Хлопов, русско-польского происхождения, родившийся в Югославии, были молодыми образованными космополитами, владевшими несколькими языками. Они очень тяжело переносили навязанную им работу по контракту, особенно Хлопов, который так часто нарушал правила и дисциплину, что в конце концов его депортировали за нарушение условий контракта[767]. Супругов Углицких – оба окончили в СССР университет и работали по специальности – полностью деморализовала жизнь в мигрантском лагере Бродмедоуз. Павел Капустин, защитивший кандидатскую диссертацию в Киевском университете (его жена была химиком-технологом), находил невыносимыми и навязанную ему работу столяра, и жизнь в «большом неиспользуемом сарае для хранения комбикорма для домашней птицы»: «Я не могу всю жизнь жить на бетонном полу. Я не могу всю жизнь быть простым работягой»[768]. Даже Борис Наталенко, который придерживался резко антисоветских взглядов и уж точно никогда не стал бы посещать Русский общественный клуб или