Добавим также, что факт присутствия Мариньи в Понтуазе во время предварительного обсуждения и заключения договора не вызывает более никаких сомнений. В июле 1312 г. в Понтуазе король пообещал возместить ему расходы, которое Ангерран выплатил с собственного имущества братьям де Сансеррам,[1254] а 12 июля, в промежутке между заключением договора и отказом графа выполнять статьи о передаче городов, Мариньи находился в Мобюиссоне, то есть на расстоянии нескольких сот метров от Понтуазы, где составлял акт о прощении для Ажена.[1255]

По словам Жана де Сен-Виктора, канцлер Фландрии отказался поставить свою подпись на договоре: таким образом, сказал он, граф лишал себя наследства.[1256] Даже если это было не совсем так, по крайней мере, этот анекдот является отражением того, что в действительности думало и говорило о происходящем большинство высокопоставленных лиц при Фландрском дворе.[1257] Копию договора графа тем не менее 1 августа 1312 г. получил не Ангерран,[1258] а Ногаре. Так же верно и то, что обмен грамотами между Жераром де Фреленом и хранителем печати Филиппа Красивого состоялся в Этрепаньи,[1259] тогда как король и Мариньи находились неподалеку, в Лоншане, как и то, что передача бумаг Ногаре была простой формальностью, с точки зрения дипломатии, не имевшей абсолютно никакого значения.

В Лоншан-ан-Лионе король поручил Гуго Пальяру и Пьеру де Галару заняться вопросом установления новых границ между Фландрией и Эно.[1260] Автором этого постановления стал, безусловно, Мариньи, который все еще сопровождал короля.[1261]

Если дипломатическая деятельность Мариньи во Фландрии в 1312 г. была не такой эффектной, как в сентябре и октябре 1311 г., от этого она стала лишь более результативной. Бурные переговоры в Турне утвердили превосходство камергера и сделали его известной личностью во Фландрии, но чтобы торжественно провозгласить непоколебимость суверенитета короля и могущества королевской власти, потребовалось приложить немало усилий, которые отнюдь не дали немедленного результата. Именно в 1312 г. политика Ангеррана, которая теперь выражалась в мирных обсуждениях проблемы – после очень вовремя прогремевшего в Турне грома, – наконец, принесла пользу королевству. Этот политический подход оказался еще более обременительным для Роберта Бетюнского; и теперь нужно было заставить уважать договор противника, которому было выгодно раздувать смуту.

Когда летом 1312 г. Роберт Бетюнский вернулся во Фландрию, многие проблемы все еще оставались нерешенными. Статья Атиского договора об уплате долгов королю и плата за то, что горожане Брюгге не отправляются в паломничество, вызывала наибольшее количество противоречий, принимая во внимание то, что отношение короны к фламандским городам было далеко не одинаковым. В частности, Ипр много раз освобождался от необходимости производить выплаты в награду за верное служение королю, и 11 мая 1309 г. Филипп простил этому городу все оставшиеся невыплаченными задолженности.[1262] Другие города хотели вынудить горожан Ипра заплатить часть взыскиваемых денег, поэтому они обратились с жалобой к королю, после чего Роберт Бетюнский был вызван в парламент.[1263] Этот спорный вопрос не был разрешен и в 1312 г., так как 5 ноября граф получил указание явиться в суд в марте 1313 г., чтобы выступать в качестве ответчика по делу о жалобе горожан Ипра, которых хотели вынудить принять участие в выплатах за отказ брюггских горожан отправиться в паломничество.[1264]

Необходимо учесть немаловажную роль Ангеррана де Мариньи в улаживании дел в пользу Ипра. Безусловно, в тексте трех названных Нами документов его имя не упоминается, впрочем, как и имя любого другого королевского советника. Но нам известно, что личные интересы Мариньи были связаны с этим городом и что он стал ходатайствовать о разрешении вопроса в пользу Ипра по собственной инициативе. Именно он, о чем мы уже упоминали, в качестве посредника при дворе Филиппа Красивого и Эдуарда II добился того, что к торговцам Ипра не стали применять мер, суровость которых в 1313–1314 гг. после заключения франко-английского союза смогли ощутить на себе фламандцы, и дали им возможность спокойно торговать в Англии. Нужно также принять во внимание то, что эти торговцы, поддерживавшие дипломатические и коммерческие отношения с Ангерраном, были не кто иные, как защитник (avoué) и главные советники города. В этих обстоятельствах не остается никаких сомнений, что настойчивое желание короля защищать интересы Ипра появилось под воздействием уговоров Мариньи.

Такие же споры разгорались и вокруг других вопросов: соблюдение и сохранение в силе Понтуазского договора, о факте заключения которого уже сожалел Роберт Бетюнский; необходимость остановить Людовика Неверского, который не сложил оружия, колесил по имперской Фландрии и пытался разжечь восстание против короля Франции и французов.

Четырнадцатого апреля 1313 г. в Генте Людовик Неверский приказал зачитать воззвание к папе, которое он самостоятельно перевел; на следующий день оно же было адресовано императору;[1265] этот документ мы уже рассматривали: в нем не было нападок на Мариньи, хотя именно он был основным ответственным за злоключения графа. Но все это позволяло предполагать, что фламандцы не станут поддерживать мир с особым рвением.