Двадцатого июня 1313 г. Климент V отправил Николя де Фревилю письмо с очень интересным содержанием:[1266] папе стало известно о намерениях Людовика Неверского расторгнуть мирный договор; поэтому он поручил кардиналу, находившемуся в то время во Франции в качестве посла по вопросу о крестовом походе,[1267] сделать все возможное для того, чтобы избежать начала войны, которая задержала бы начало крестового похода, и наделил его широчайшими полномочиями. Здесь следует упомянуть о том, что Николя де Фревиль, будучи одним из королевских приближенных, в 1313 г. принимал участие в праздновании Троицына дня и расхваливал придворным идею крестового похода. В этот период между 1 и 14 июня Климент V наделил привилегиями Жерве дю Бю и Робера де Мариньи, по просьбе Ангеррана.[1268] Последний должен был третьего июня находиться в Париже, так как сложно даже представить, чтобы он не присутствовал на праздниках, во время торжественного открытия дворца, посвящения в рыцари королевских детей и, помимо прочих, Луи де Мариньи, и, кроме того, на приеме в честь английской царствующей четы, который он сам подготовил. Он не мог быть в Бедарриде 1 и 14 июня. Таким образом, оба прошения доставил кто-то из его людей: обычно он не поручал их курьерам или слугам, а передавал самостоятельно,[1269] поэтому, вероятно, на этот раз он послал с поручением к папе свое доверенное лицо одного из писцов или коллег; возможно, это был человек, об интересах которого Ангерран радел в одном из этих прошений, его капеллан Жерве де Бю? Так, отсутствие упоминаний о короле Англии в «Романе о Фовеле» говорит о том, что его автор не был при дворе в конце мая и в начале июня 1313 г. Впрочем, как бы то ни было Мариньи никого не послал в Лангедок за двумя привилегиями того же порядка. Какое совпадение: в то же самое время Климент V принял у себя доверенного человека Мариньи, который сообщил, что в лагере Людовика Неверского наблюдаются волнения и было бы целесообразно, чтобы разрешению фламандских дел поспособствовал кардинал церкви Св. Евсевия, то есть кузен Ангеррана. Вывод напрашивается сам собой.

Легат организовал конференцию представителей короля и фламандцев 22 июля в Аррасе. Теоретически он все так же действовал в качестве папского посла по делу Святой Земли, доказательством чему является представленная 26 июля копия буллы (vidimus), о которой мы упоминали выше.[1270] Хронисты называют имена разных легатов: Гослен Дюзе, если верить «Истории и хроникам Фландрии»,[1271] или Арнольд Ахенский, согласно «Хронографии»,[1272] причем и то и другое далеко от истины. Таким образом, мы не слишком доверяем подробностям изложенного в этих хрониках рассказа о конференции.[1273]

Короля представляли Людовик д'Эврё, Людовик де Клермон, Ги де Сен-Поль и Гоше де Шатильон, упомянутые легатом лишь в последнем акте,[1274] но также Жиль Асцелин, архиепископ Руанский, Ангерран де Мариньи, Пьер де Галар и Тома де Морфонтен, проводившие переговоры с Робертом Бетюнским[1275] и с представителями городов, среди которых нужно отметить горожан Ипра: защитника Пьера Ангиля и городских советников, в частности Андре Бротерлама и Гильома ле Вагенера, протеже Мариньи.[1276]

Королевские представители потребовали, чтобы фламандцы разрушили свои крепости и выделили необходимый королю отряд из шестисот человек. Услышав это, граф со всей резкостью ответил что у короля очень плохие советчики, после чего покинул залу. С ловкостью дипломата Фревиль убедил его послать к королю своих представителей и тех, кто занимался делами городов, но Филипп Красивый, которому передали слова графа, отказался принять этих людей. Тем не менее переговоры продолжались, и речь на них главным образом шла об укреплениях, которые жители Ипра с необыкновенным пылом пообещали снести, причем на это уже согласились горожане Брюгге. Наконец, граф и его сын, Робер Кассельский, поклялись поддерживать мир.

Какую роль в произошедшем сыграл Мариньи? Может показаться, что не слишком важную, но необходимо тем не менее учитывать малое количество и неточность существующих исторических источников. Нам неизвестно, кто говорил от имени короля. Что касается советов, данных графу тремя рыцарями,[1277] мы не можем согласиться с мнением, высказанным на этот счет Фанк-Брентано,[1278] нам кажется, что предупредили его, скорее всего, граф Эврё или граф Сен-Поль, Мариньи и Галар. Суждение Фанк-Брентано об их словах требует некоторого уточнения: эти советы, очевидно, не относились к вопросу о первопричине фламандской проблемы, но если они «не могли коснуться самого источника зла»,[1279] то, скорее всего, и не претендовали на это. Нам кажется, что рыцари не собирались искать решения проблемы, они всего лишь хотели намекнуть Роберту Бетюнскому, чтобы он изменил свое отношение к данному вопросу на такое – пассивное, – которого от него ожидали, предварив свой совет общими фразами о любви к миру…

Также в 1313 г. Мариньи, по-прежнему с Николя де Фревилем, занялся и другим делом: крестовым походом. Что он в действительности думал об этой затее? Она была абсолютно невыгодной по двум причинам: как всякая военная кампания, она бы предоставила ведение дел в королевстве преимущественно знати, то есть главным образом принцам, что противоречило личным интересам камергера; кроме того, она бы повлекла за собой немалые траты и не принесла государству никакой пользы, как показал опыт Людовика Святого. Таким образом, отнюдь не Мариньи стал причиной того, что б июня 1313 г. французские сеньоры дали обет крестоносцев после проповеди кардинала де Фревиля.[1280] Кардинал выступал в качестве папского легата по делам Святой Земли, и трем присутствовавшим королям[1281] не оставалось ничего, кроме как ответить согласием. Мариньи пересмотрел свою политику так, чтобы извлечь из сложившейся ситуации как можно больше преимуществ для королевства, где король принял крест, чьему примеру, безусловно, последовал.