– Потому что цель некроманта – Эстер. И месть Одри, – объяснил Эдвин, словно неразумному. – Все, что нам нужно, это ждать условий. Именно так поступают похитители: они выдвигают условия. Нилс лишь разменная монета, и поверь, Сирил сохранит его в целости.

– Это твой план – ждать?! Если ты ошибаешься, на счету каждый час, который мы просиживаем, вместо того чтобы преследовать этого ублюдка!

– Что ж, вперед! – Эдвин махнул рукой в сторону окна. – На коня и в поле, лично обыщи каждый пень в округе и дальше; расскажи в каждой деревне, что твой единственный наследник похищен. Что еще ты намерен делать, о светило Подлунных земель?!

Томас молчал.

– Я не ошибаюсь, – едко произнес Эдвин, вперив в брата темный взгляд, – потому что такие как я и Сирил вырастают из одной почвы. Он свяжется с нами, и тогда мы найдем его. Наберись терпения.

Но Сирил так и не подал голос. Отчаяние Томаса росло с каждым часом, он был в шаге от того, чтобы пустить на поиски сына армию, но известие о пропаже наследника поставило бы под угрозу безопасность всего королевства, и, сдерживаемый нами, он не решался на этот шаг.

Одним вечером мы сидели в небольшой комнате у камина, я перечитывала работу о памяти воды в травах и деревьях. Если нам не удавалось найти следы Нилса, то, возможно, стоило обратиться за подсказкой к природе.

Томас был с нами, он смотрел в огонь воспаленными глазами, положив голову на руки. Вся его поза выражала немое страдание, и Эстер, не выдержав, подошла к нему.

Когда девочка положила руку дяде на плечо, он вздрогнул и поднял на ребенка усталый взгляд.

– Дядя Томас, ты скучаешь по Нилсу? – спросила она, наклонив голову на бок.

– Конечно, он скучает, это же его сын, дурында! – возмутилась Кейси.

Она сидела у моих ног, но теперь вскочила и бросилась к Томасу.

– Прости ее, дядя, – проговорила она со всей заботой, на которую было способно ее юное сердце. – Она не от мира сего! Мы все очень скучаем по Нилсу. Я каждую ночь прошу небо, чтобы он нашелся.

– Нет. – Эстер нахмурилась и тряхнула головой. – Я спрашиваю не поэтому!

– А зачем тогда?! – Кейси разозлилась. – Дяде и так плохо, а тут ты со своими дурацкими вопросами!..

Томас переводил взгляд с одной девочки на другую, не зная, что должен сказать или сделать.

– Если дядя Томас, – Эстер взглянула на него, – пообещает, что перестанет запрещать Нилсу его мечту, то я… – она запнулась, к гневному взгляду Кейси присоединились и наши с Эдвином: девочка говорила то, что не следовало.

Однако наше неодобрение не остановило ее.

– Если ты, дядя Томас, дашь слово, что позволишь Нилсу самому решать, что делать, то я отведу тебя к нему.

– Ты знаешь, где он? – спросил Томас, не веря своим ушам.

– Я не знаю, где именно, – сказала Эстер, прислушиваясь к своим ощущениям и хмуря маленькие детские бровки. – Но я могу отвести. Я его чувствую.

– Что ты такое говоришь, детка? – я отложила книгу и подошла к дочери.

– Я не знаю, как это объяснить, – проговорила она, когда я опустилась возле нее на корточки, чтобы наши глаза были на одном уровне. – Но, когда тот не-Нилс позвал меня за ворота, он мне сказал, куда надо идти. Только не словами, а как-то по-другому.

– И почему ты молчала об этом? – я нахмурилась.

– Я не понимала наверняка свои чувства, потому что Нилс пришел на место только сегодня, – сказала она. – Только теперь я могу отвести к нему.

Волна гнева, поднявшегося в груди, заставила меня стиснуть челюсти.

Вот как он объявил нам свои условия!

Только бы добраться до этой падали, посмевшей тронуть разум ребенка, и…

Томас посмотрел на Эдвина, и я кожей ощутила напряжение, мгновенно возникшее в воздухе. Нам предстояло принять трудное решение.

Как и стоило ожидать, любые попытки вытащить из девочки бесценные сведения проваливались, она не понимала карт, не могла назвать путь, никакие ритуалы не позволяли мне или Эдвину прочувствовать то же, что испытывала она. Эстер описывала свои ощущения, как ниточку, пронизывающую два сердца – ее и Нилса. Эта тонкая ниточка была единственной надеждой для Томаса найти сына, и перед нами стоял ужасный выбор: рискнуть своей дочерью, чтобы отыскать Нилса, или не рисковать, оставив юношу врагу.

Мы поняли, что времени думать у нас нет, когда через день Эстер заявила, что Нилс чувствует себя очень плохо и погибнет, если она немедленно не двинется к нему навстречу. Эдвин не мог позволить ей идти, тогда она сбежала от нас и попробовала выбраться за стены сама: она была уверена, что Нилс умрет, если она не отправится в путь. Когда мы оттаскивали ее от ворот, Эстер кричала и заливалась слезами, утверждая, что чувствует боль, которую причиняет юноше ее промедление.

Томас, удерживающий девочку у ворот, издал едва слышный стон отчаяния.

– Я не могу требовать от вас пожертвовать дочерью, – глухо проговорил он, когда Эдвин забирал у него из рук плачущую дочь. Эти слова Томас произнес спокойно, но его глаза были наполнены такой болью, что у меня заныло сердце.

Я могла бы отдать все на свете, даже свою жизнь, лишь бы только помочь ему, лишь бы не видеть, как сильно он страдает. Но жизнь своей дочери… это было выше моих сил.

– Тебе не придется, – сказал Эдвин, убаюкивая дочку на своем плече. Он закрыл глаза, принимая нелегкое решение. На миг перед тем, как заговорил снова, я почувствовала острую боль где-то внутри: облегчение и отчаяние смешались воедино. – Мы с Одри сейчас же отправимся за Сирилом вместе с Эстер.

– Я иду с вами, – заявил Томас.

– Ни в коем случае! – Эдвин взглянул на него, хмурясь. – Перед Сирилом ты все равно что кролик. Одри не сможет защищать тебя и Эстер одновременно, пока я буду сражаться с ним.

– А я сомневаюсь, что ты одолеешь Сирила на одной своей самоуверенности! Тебе потребуется помощь, не моя, так Одри. Я буду охранять Эстер, пока вы не вернете мне сына.

Томас погладил девочку по голове, но та только сжалась, как от удара: ее лихорадило.

Препираться дальше не было смысла, время истекало. В обличье дракона Эдвин взял на себя Эстер и Томаса, чтобы тот мог приглядывать за девочкой в седле. Я должна была лететь позади и защищать их на случай нападения. Больше мы никого не взяли: любой колдун из академии стал бы обузой в