– Я слыхал, – говорил Тиндуф, набивая трубку, – мы все вышли из корабля, здоровенного такого корабля, который воротился из Вихря.

– Вернулся из Вихря, – повторила Сурт, чтобы каждый из нас расслышал эти слова. – Ты действительно в это веришь, Тиндуф? Что корабль мог преодолеть все это жуткое расстояние и вернуться назад?

– Но ведь пришельцы преодолели, не так ли?

– Они не обезьяны и даже совсем не похожи, – возразила Сурт. – Мы не можем делать то, что они делают сейчас, так почему же ты думаешь, что когда-то нам это было по силам?

Вид у него сделался огорченный.

– Мы должны были откуда-то прийти, не так ли? Иначе и быть не может.

Она наклонилась, втянув щеки:

– Так что же случилось с этим легендарным кораблем? Почему никто его не нашел и не вспомнил? Почему его нет ни в одной исторической книжке? Я их читала. В них описано все с самого начала. Никаких упоминаний о корабле.

– Кое-кто говорит, что этот корабль – Тревенца-Рич, – сказал Дрозна.

– Кое-кто говорит, что этот корабль вышел у него из задницы, – огрызнулась Сурт. – От этого он не становится более вероятным.

– Я тоже читала книги, – встряла я, в то время как Прозор наблюдала за нами со сдержанным весельем, как будто мы разыгрывали спектакль, за который она заплатила. – Они действительно восходят к нулевому году. Но это не начало всего. Это просто момент, когда люди достаточно освоились, чтобы начать считать года и записывать события. Сейчас тысяча семьсот девяносто девятый год. Но Тринадцатое Заселение началось гораздо раньше, чем восемнадцать веков назад.

– Ишь ты, настоящая маленькая ученая, – проворчала Сурт.

– По крайней мере, она прочитала пару книжек, – заметила Прозор. – А не притворяется, будто сделала это.

– К моменту начала исторических хроник, – продолжала я, – люди уже расселились по десяткам миров. У них были примитивные корабли, скафандры и какие-то средства связи – возможно, не слишком отличающиеся от наших трещальников. Они придумали, как жить за счет того, что осталось после предыдущего Заселения. Наверное, они были не менее умны, чем мы. Единственная разница в том, что до той поры им приходилось так бороться за выживание, что они не могли позволить себе роскошь вести учет чего-то несущественного. Наверное, они думали, что это не будет забыто, поскольку все обо всем знают и рассказывают друг другу истории о былом. Но в какой-то момент нить оборвалась, и мы утратили знание о том, с чего они начали. – Я кивнула Тиндуфу. – Значит, идея с кораблем не такая уж глупая. Возможно, какие-то люди ушли в Пустошь во время какого-то более раннего Заселения или даже до того, как старые миры были расколоты. Может, так начиналось каждое Заселение – с древнего корабля, приковылявшего обратно со звезд. Если паруснику вроде «Монетты» требуются месяцы, чтобы долететь от одного края Собрания до другого, то на пересечение Пустоши ушли бы столетия. Может, намного больше – тысячи или миллионы лет. А Вихрь – это не то, к чему можно добраться. Мы уже внутри его. Мы просто не можем его как следует разглядеть, потому что звезды слишком маленькие и холодные и разум скукоживается, когда пытаешься осознать такие расстояния.

– А что такое «Монетта»? – спросила Сурт.

– Просто еще один корабль, – сказала я, стараясь не выдать волнения. – Их так много, столько имен, что я иногда путаюсь.

– На «Скорбящей Монетте» был кто-то по имени Прозор, – задумчиво пророкотал Дрозна. – Очевидно, не наша Прозор.

Та пожала плечами:

– Это хорошее имя. Я его не стыжусь.

Но когда остальные отвернулись, она вперила в меня пристальный взгляд, как бы говоря: еще один промах – и нам крышка. Подруга была права: моя единственная оплошность представляла собой ужасную, непростительную ошибку.

Я поклялась себе, что это не повторится.

Сурт нашла меня немного позже, и мне показалось, будто я точно знаю, что у нее на уме. Я нацепила лучшую гримасу из категории «к нам не подходи», думая, что меньше всего мне хотелось бы объяснять, с чего вдруг название «Монетта» выскочило из моего грызла.

Но Сурт замыслила кое-что другое. Она скривила губы и спросила:

– Сколько книг ты прочитала?

В этом вопросе слышалось нечто вызывающее и дерзкое, но было в нем кое-что еще, и я не сразу распознала это чувство. Да, конечно, это был интерес. Настороженный, чуточку презрительный, равнозначный слабости – тому, в чем Сурт не смела признаться самой себе, – но, так или иначе, это действительно был интерес.

– Несколько, – ответила я. Потом сглотнула и уточнила: – Несколько сотен. Может, больше. Наверное, меньше тысячи.

Сурт покачала головой. С таким же успехом я могла бы сказать, что Старое Солнце – квадратное или что поглотители сделаны из сыра.

– В жизни не хватит часов на такое количество книг.

– Хватит, – спокойно возразила я. – Их более чем достаточно. Если читать понемногу каждый день…

Тут что-то омрачило ее лицо. Я подумала о том, как бы выразиться помягче – например, спросить Сурт, сколько времени она читает одну книгу или сколько книг, по ее мнению, прочитала, но в конце концов проследовала прямым курсом к тому, что следовало узнать.

– Сурт, ты умеешь читать?

Она обиделась меньше, чем я ожидала.

– Ремеслу интегратора учатся не по книгам.

– Знаю и понимаю. Я просто спрашиваю: ты умеешь читать?

В ней поубавилось самоуверенной дерзости.

– Я могу прочитать то, что нужно. Вроде надписей на карте, на манометре, прицепленном к бутылке с дыхалью, или на табличке – ну, знаешь, «опасность», «не входить» или «не лезь не в свое дело, мать твою».

– Я не сомневаюсь, что ты хороший интегратор. Это же ясно, Сурт, – иначе корабль не работал бы так, как сейчас. И я понимаю, что ты имеешь в виду, говоря о книгах. Я когда-то знала одну женщину по имени Трисиль. Она была оценщицей, и очень хорошей. Она тоже не особенно любила книги, но могла взглянуть на кусочек прошлого и точно узнать, сколько ему лет. Это знание добывается нелегким путем, и я не собираюсь его умалять.

Сурт взглянула на меня искоса:

– «Умалять». Это книжное слово?

– Возможно. – Я улыбнулась.

– Я видела тот мусор, который ты притащила с собой, – ту голову робота. Ты держишь ее при себе, но на корабле не так уж много секретов.

– Знаю… Робота звали Паладин. Его сломали, и все, что осталось, – это голова. Но я понятия не имею, сохранилось ли внутри хоть что-то от него.

– Могу проверить, если хочешь. Я разбираюсь в роботах. У большинства из них нет мозга, как у нас. Он распределен. Множественные когнитивные ядра – вот как это называется. Гиперпараллельная многопоточность. Но если робот попал в беду, он может поместить бо́льшую часть себя в одно из этих ядер. Иногда все, что нужно, – это его разбудить.