знал только я. Кто-то из тройки Князев-Эд-Богомазов сразу же после схода лавины взял из-под приборного щитка ключ и запер верхний люк. Это, безусловно, сделал тот же человек, который затем освободил Немовлю. И этот человек, безусловно, отвечал двум условиям: у него был фонарик, и он прекрасно знал, что под приборным щитком хранятся ключи.

Я не спешил рассказать о пропавшем ключе, потому что был заинтересован в том, чтобы мои коллеги сидели на Приюте до тех пор, пока Гельмут не уйдет за границу. Если Тенгизу и Бэлу все же удасться выбраться отсюда в ближайшее время и предпринять меры для задержания Гельмута, то мне можно смело идти в ближайшее отделение милиции. Несмотря на все заверения немца, я был твердо уверен, что он расскажет о том, откуда у него взялись доллары, на первом же допросе.

И еще по одной причине я не рассказывал о пропавшем ключе. Немовля без проблем проник в судейскую, двери которой были обиты листовым железом. Он не мог бы взломать эти двери, если бы они были заперты на ключ. Но двери были открыты Ларисой еще сегодня утром. Потом, когда вся эта дикая история с порошком закончится, и следственная бригада станет выяснять, кто открыл двери судейской, можно будет смело валить на Немовлю, мол, это его рук дело, он залез под приборный щиток и взял ключ. Но если станет известно, что ключ от верхнего люка был кем-то взят из-под того же приборного щитка еще до того, как Немовля обрел свободу, то подозрение на хищение ключей в обоих случаях упадет на Ларису.

А в самом деле, думал я, может быть Лариса заперла верхний люк? Но если это сделала она, то с какой целью? Она ушла из Приюта рано утром, а лавина сошла около шести часов вечера. Даже если предположить, что при помощи лавины Лариса хотела изолировать на Приюте Тенгиза и Бэла, то напрашивается маловероятный вывод: Лариса и Маша были в сговоре.

– Эй, не спи! – толкнул меня в плечто Тенгиз. – Какие у тебя будут соображения?

Я пожал плечами и сказал банальность:

– Если Немовлю выпустили не мы, то кто же?

Эд зевнул и проворчал:

– Что касается меня, то у меня железное алиби. В двадцать ноль-ноль я должен обязательно позвонить в Москву, и у меня не было никакого резона выпускать из клетки это чудовище, тем самым ставить перед собой дополнительное препятствие. Если вы мне не верите, то лучше сразу пристрелите. Я же знаю, что у Бориса Леонидовича есть пистолет, который он тщательно скрывает за поясом.

– С чего вы взяли, что я его скрываю? – пожал плечами Бэл и вытащил пистолет.

– И у меня есть алиби, – в тон Эду сказал Богомазов. – У меня не было и нет ножа. К тому же сегодня утром я самолично заламывал и связывал Немовлю. Зачем, спрашивается, мне его развязывать?

– У всех алиби! – подытожил Тенгиз. – Потому можно сделать единственный и простой вывод.

– Какой? – в один голос спросили мы с Богомазовым и Эдом.

– На Приюте, кроме нас и Немовли, есть кто-то еще.

45

Затаив дыхание, мы несколько минут прислушивались к звенящей тишине. Эд первым оторвал ухо от холодного железа и с надеждой в голосе сказал:

– Может быть, он умер?

– С какой стати он должен умереть? – вопросом ответил Бэл.

– От потери крови, скажем. Ведь господин Тенгиз прострелил ему ногу.

– Обижаете, Эдуард Апполинарьевич! – покачал головой Бэл. – Я обработал и перевязал рану. Пуля прошла навылет и слегка задела мякоть икроножной мышцы. С таким ранением можно ходить, не хромая.

– Почему он, в таком случае, затих?

– Выжидает, кто первым высунет в коридор свою башку, а потом полоснет по шее ножом, – нехорошо пошутил Тенгиз. – Ну-ка, отойдите на пару шагов от двери!

Он взялся за стул, вытащил ножку, которую мы использовали как запор, извлек откуда-то из штанов "макаров" и толкнул дверь ногой. Из проема на нас хлынул холодный мрак, словно волна Ледовитого океана. Сжимая пистолет в поднятой руке, Тенгиз вышел в коридор, постоял минуту и вернулся обратно.

– Ты где фонарик обронил? – спросил он меня.

– На лестнице. Между вторым и третьим.

Тенгиз вопросительно взглянул на Бэла. Тот понял, о чем хотел спросить Тенгиз.

– Нет, один ты не пойдешь, – сказал Бэл. – Идем вдвоем.

Вдруг до нас донеслись приглушенные удары. Казалось, что на третьем этаже кто-то бьет железом по металлической перегородке.

– Он наверху, – сказал Бэл. – Пошли!

– Вы намерены бросить нас здесь на произвол судьбы? – заволновался Эд. – Троих безоружных людей?

– Заприте дверь стулом и ничего не бойтесь, – посоветовал Тенгиз. – Слышите, он сейчас крушит третий этаж! До вас он не успеет добраться.

– Когда вернетесь, – сказал я, – постучите нам вот так: раз-два, раз-два-три.

И я продемонстрировал, как надо постучать.

– Хорошо! – кивнул Тенгиз. – Запирайтесь и ничего не бойтесь. Сейчас мы этого бешеного пса быстро приведем в чувство!

Выставив пистолеты, Тенгиз и Бэл медленно пошли вперед и растворились в темноте. Мы с Эдом поспешили закрыть за ними дверь и запереть ее ножкой стула.

– Не могу понять одной вещи, – вслух подумал Богомазов, поддерживая массивный подбородок кулаком. – Как мог уцелеть этот таинственный человек, который освободил Немовлю от пут? Следуя логике, Немовля должен был тотчас исполосовать его ножом.

– Я слышал, что агрессивность напичканного стимулятором психа не распространяется на того человека, который лично вводил ему альфа-сульфамистезал.

– Вы хотите сказать, что неизвестный нам человек, прежде чем перерезать веревки, ввел Немовле новую дозу? – уточнил Эд. – И потому этого человека Немовля не трогает, словно собака своего хозяина?

– Думаю, что именно так.

– Страшную штуку изобрел кто-то, – бормотал Богомазов, сквозь стены Приюта глядя куда-то в даль, в секретные химические лаборатории третьего рейха. – Если какой-то мизантроп заполучит этот порошок и сделает уколы, скажем ста человекам, то станет вожаком самой страшной, жестокой, не останавливающейся ни перед чем банды. А если сделать уколы тысяче, десятку тысяч человек? Вы представляете масштабы трагедии? Дивизии бешеных волков перевернут страну, уничтожат миллионы своих граждан, развяжут гражданскую войну.

– Вы говорите: если какой-то мизантроп заполучит альфа– сульфамистезал. А вам известно, что чеченские боевики получили уже несколькот партий порошка?

– Только лишь чеченские боевики? А федералам не перепадало?

– Типун вам на язык!

– Наверное, все же перепадало, – вздохнул Богомазов. – Уж слишком война затянулась, сразу видно, что без каких-то психотропных средств не обошлось… Ну, вы как, уже пришли в себя?

Я отрицательно покачал головой:

– Как вспомню его бородку, мокнущую в крови, так сразу мурашки по коже. Трупов, к сожалению, уже