голосом и, не дождавшись ответа, вышла в прихожую и опустила крюк на скобу.

Привычная обстановка моей родной берлоги действовала успокаивающе. Недавний кошмар, который я испытал на Приюте, начинал казаться плодом бурной фантазии. Какие могут быть маньяки, какие ожившие трупы?! Нет ничего, кроме этого звенящего прозрачного неба, облизанного солнцем Эльбруса, хрустящего стерильного снега под ногами, по которому лыжи скользят с тонким писком.

– Зачем ты это сделала? – спросил я, с трудом поднимаясь, как после сильной попойки.

– Будешь меня ругать? – поинтересовалась Маша, стоя ко мне спиной.

– Чучундра ты малообразованная! – совершенно незлым голосом произнес я. – Ты зачем пьешь, если беременная?

Маша повернулась ко мне и взорвалась смехом.

– Это я всего лишь корку отмочила! – закрыв лицо ладонями и глядя на меня сквозь пальцы, ответила Маша. – Просто у меня задержка из-за перемены климата была. А Эдька поверил, что у меня будет ребенок, и стал требовать, чтобы я пошла к гинекологу. Он так сдрейфил, если бы ты видел! Даже рихтануть пытался меня разочек.

– Что он пытался тебя?

– Ну, дать по шарабану.

– А ты что?

– Ничего! Пошла с подругами на булкотряс. А потом сказала ему, что ты нас пригласил на Приют.

– И когда он зашел внутрь, подрезала лавину?

– Ага!

Я хотел выругаться, но недостаточно накопилось злости.

– Но зачем ты это сделала?

– А чтобы хоть раз своей старой вешалке не позвонил!.. Правда, я потом испугалась, что вам не хватит воздуха, и позвала спасателей.

– Да-а, – протянул я. – Твоя несуществующая беременность выльется Эдуарду Апполинарьевичу в квартиру в ближайшем Подмосковье.

– Чего? – не поняла Маша и протянула мне стакан с вермутом. – Какая квартира ему выльется?

– Слушай, ты просила свою подругу, чтобы я надавил на Эда?

– Ни о чем я ее не просила.

– Допустим, ты говоришь правду… Короче, я выполнил ее просьбу. Эд пообещал помочь тебе с квартирой.

Маша раскрыла рот, глубоко и с шумом вздохнула и неожиданно кинулась мне на шею.

– Да ты что! Правду говоришь? Честно, не врешь? Обещал сделать хату? В ближайшем Подмосковье? Голубая мечта! Какая стычка подкатила! А я хотела "лимон" с него содрать за моральное унижение, да послать куда подальше.

– Слушай меня, – я снял с себя Машу и поставил ее на место. – При встрече с ним подтвердишь, что подала в милицию заявление о принуждении к аборту, а заберешь его обратно лишь тогда, когда получишь ордер. Потом можешь сказать, что решила не ломать ему жизнь и сходила к гинекологу.

Маша смотрела на меня глазами умудренной жизненным опытом женщины и потягивала из стакана вермут.

– Глупенький, – сказала она. – Такая рыбина на крючок попадает раз в жизни. Зачем же отпускать ее так просто?

– Но для чего он тебе еще нужен?

– А для того, чтобы через девять месяцев позвонить ему на работу и обрадовать, что у нас родилась девочка, и в связи с этим я испытываю большие материальные затруднения. Он, естественно, будет просить, чтобы я не подавала на алименты. Я соглашусь, и он будет мне каждый месяц привозить деньги.

– А ребенок? Он ведь захочет посмотреть на свою, так сказать, дочь!

– Захочет – посмотрит. У каждой моей второй подруги в училище есть ребенок. Раз в месяц можно одолжить на полчасика какую-нибудь очаровательную девочку. А подруга сыграет роль патронажной сестры.

Я смотрел на Машу, как на редкостное юное дарование. Она, безвинно улыбаясь мне, водила кончиком языка по краю стакана.

– Ну, Маша, а ты, оказывается, опасный человек. Начинающая, но, бесспорно, талантливая мошенница.

– Ты так удивляешься, словно мы с тобой не коллеги, – ответила она.

– Это как понимать? – насторожился я. – Ты что имеешь ввиду?

– А то, что у тебя такое же хобби, как и у меня.

– С чего ты взяла?

– Так сразу было видно, что те двое, которые пугали нас автоматами, и ты – заодно. Они скрылись в горах, а ты вернулся с деньгами и закопал их в какой-нибудь снежной яме до лучших времен.

– Ты наивный ребенок! – громко воскликнул я, стараясь не подать виду, что я испуган прозорливостью Маши. – Те двое, чтоб ты знала – сотрудники орагнов госбезопасности. Они выполняют особо важное задание.

– Но если они сотрудники, то почему не возвращают обратно деньги?

– Какие деньги? – захлопал я глазами. – Никаких денег не было, мешок был наполнен ксерокопией долларов.

– Правда? – с серьезным, доверительным лицом спросила Маша. – Ксерокопией был наполнен? А ты посиди часик в баре, поразрушай мозги, послушай, о чем местные мужики трепятся. Несколько коммерческих банков дали баксы под личные гарантии главы администрации. Дали на трое суток. Время давно вышло. Банкиры обратились за помощью к авторитетам. Те включили "счетчик". Вот о чем народ говорит.

Меня прошиб холодный пот. Я допил вермут и принялся стаскивать с себя свитер.

– Верь мне или не верь, но этих денег у меня нет.

– А мне-то какое до этого дело, – пожала плечами Маша. – Если деньги у тебя, то вышибалы найдут способ из тебя их выдавить. Не дай бог, конечно, узнают, что ты здесь.

Это прозвучало, как скрытая угроза. Я всматривался в темные, суженные закатным солнцем зрачки, похожие на вишневые косточки, но видел в них тот же настораживающий беспросветный мрак, какой был в коридорах засыпанного снегом Приюта.

– Я повторяю еще раз: у меня нет этих денег.

Маша подмигнула мне и вытянула губы, словно хотела поцеловать воздух.

– А я тебе предлагаю сделку, – сказала она таким голосом, каким неплохо было бы озвучивать в мультфильмах роль кошки. – Я помогу тебе уйти отсюда живым и позволю очень близко побыть со мной. А ты подаришь мне всего сто штук.

– Девочка, – сказал я, крепко сдавливая пальцами плечи Маши. – Ты, кажется, приняла меня за большую рыбу, которая попадается лишь раз в жизни?

– Дурак! – оттолкнула меня Маша и стала потирать плечи. – Мне больно!

И вдруг я почувствовал себя нехорошо. Пот стал сочиться из меня с такой силой, что байковая рубашка и майка под ней стали мокрыми насквозь. Веки стремительно наливались тяжестью, стены, стол, стулья поплыли перед глазами, желудок горел, будто я хлебнул расплавленного свинца.

Маша отвернулась и стала снова наливать стаканы. Я пошатнулся, схватился рукой за спинку койки и, сжав волю в кулак, вывалился из вагончика на воздух. Я не успел зайти за угол, как меня стошнило. Согнувшись вдвое, я корчился, кашлял, стонал, выплевывая горьковатый вермут. Когда в желудке уже ничего не осталось, я добрел до кухни, зачерпнул кружкой в большой кастрюле, выпил воды, зачерпнул еще и снова выпил, хотя каждый глоток делал с усилием. Потом зашел в