Неожиданный приход князя её удивил: «Давненько он ко мне не заглядывал. Всё в делах, да в делах. Даже осунулся. Но это хорошо, лишь бы не...»

— Проходи, Ванюша, — ласково проговорила она, отсылая прочь девок, которые расчёсывали её пышные волосы, — ты всё по делам, да по делам, — начала жаловаться княгиня, — тебе неведомо, что заболел Иван.

Иван был вторым сыном. Обличием весь в отца, а вот характером мягок, стеснительный, неуверенный в себе. То ли дело старший! Гордец, правда. Но это со временем может пройти.

— И как он? — спросил муж.

Жена не почувствовала в его голосе тревоги.

— Да Марфа делает всякие примочки, поит отваром. Стал подниматься. Вчера есть попросил.

— Раз есть захотел, значит, пошёл на поправку. А как ты?

Такое внимание и удивило, и обрадовало княгиню.

— Да того дня грудь болела. Думала, богу душу отдам. Да он смилостивился, отпустило.

— Я скажу лекарю, немец к те придёт.

— Не надоть, Ванюша. Я... хожу.

— Не, мать, — последнее время он так её называл, ей даже нравилось, — пусть посмотрит. Ладно, я пошёл. А то мне Ваську надо в Рязань посылать.

— Чё ты всё Васька да Васька. Он у тя и налоги собирает, и... — она почему-то не договорила и замялась.

Князь бросил на неё строгий взгляд и удалился.

Кочева пришёл с худыми вестями:

— Новгород опять заигрывает с Литвой. Как пришёл в Псков этот Алексашко, так опять начинается.

Но князь грозно зыркнул на него очами:

— Ты бы лучше следил за этим коротышкой.

Боярин догадался, о ком шла речь.

— А чё он?

— Да баскак мне вчерась вечером сказал, что он поставил на границе каких-то стражей, и те никого не пропускают. Хан недоволен.

— Кого это Иваныч нашёл? — задумчиво проговорил Кочева.

Князь вздохнул, наверное, вспомнил слова супруги.

— Придётся, Василий, съездить. Хана надо успокоить.

— Понятно!

Василий хорошо знал Ивана Даниловича, знал, что тот очень умно играет роль покорного слуги, а сам потихоньку силёнку копит. «Молодец!» — одобрял боярин князя и охотно выполнял все его поручения.

— Но это ещё не всё! — сказал Кочева не то что с испугом, но осторожно поглядывая на князя.

— Чё ещё у тебя? — неохотно спросил он и, не дав ему ответить, быстро поинтересовался: — скажи, как псковичане встретили Александра?

— Ну, — замялся боярин.

— Рады были. Знаю. А что им не радоваться? Он им во всём потакает, боится, как бы не попёрли. Они позвали, они и выгонят. Это им не впервой. Не их князь. А нам с тобой, Василий, нечего бояться. Мы тут родились, тут и помрём. Ладно, Новгородом займись. Скажи, что Гедимин?

— Гедимин... — произнёс боярин медленно, как бы вспоминая, что о нём можно сказать, — ушёл он из Киева. Оставил наместником не то Довмина, не то Миндова.

Говорят гольшанский князь.

— Скажи, сколько дочерей у него? — князь посмотрел на боярина с любопытством.

— Вроде две или три.

— Боярин, ты должен точно знать, что Гедимин делает, что у него творится в семье, куда войско думает направить, какому богу собирается молиться. Понял? — Потом, словно вспомнив, спросил: — Ты чё хотел сказать?

— Да ладно. Етого хватит.

Князь не стал настаивать, посчитал, что главное сказано, и спросил:

— Так когда к коротышке собираешься ехать?

— Завтра, князь, — ответил Василий безразличным тоном.

— Это хорошо. Ступай, боярин. Миняя пришли.

Василий пошёл.

— За Александром тоже присмотри! — крикнул князь ему вдогонку.

Боярин опять кивнул.

Оставшись один, Иван Данилович, прищурив глаз, как от солнечного луча, уставился в стену. Сообщение боярина, что Новгород заигрывает с Литвой, породило у него какую-то мысль. Она развивалась, захватывая его. Боярин сделал намёк, и князь понял его. «Так, так. Значит, появление в Пскове Александра новгородцы расценили как мою слабость и стали искать сильного защитника. Ладно, поглядим, что будет дальше». Но у него даже не возникла мысль обвинить себя в том, что его согласие на возвращение Александра в Псков так осложнило дело. И тут он признался себе, что его отношение к княгине облагораживает душу, являясь прекрасной путеводной звездой на его трудной дороге. Это далёкий свет на лесной дороге, который манит и зовёт к себе. Как хорошо носить в душе эту тайну, тешить себя мысленно о возможных встречах, чувствовать себя сильным и лучшим по сравнению с тем, кто с ней рядом. Делать то, что не может он. И наслаждаться своим превосходством. Нет, он не кается...

Ход его мысли прервал стук в дверь. Князь крикнул:

— Да!

Вошёл отрок.

— Великий князь, — поклонившись, обратился он, — купец Василий Коверя просится к вам.

— Пусть войдёт! — каким-то обрадованным голосом ответил князь.

Купец был не один, а с холопом, который держал в руках холщовый мешок.

— Оставь, — повернулся к нему купец и показал на дверь.

Купец подошёл к князю, они обнялись.

— Давненько мы не виделись, где это ты пропадал?

— Да всё по делам, Великий князь, по делам. Был щас и у немцев.

— Занесло тебя. Садись! Сказывай, как живёт та сторона.

Купец неторопливо сел, поправил кафтан, расставил ноги и, опершись на колени, заговорил:

— Да живут они, я бы сказал, неплохо. Но у нас лучше.

— Для кого как, — не согласился князь.

— Я говорю о торговом люде. Тама с нас стараются содрать последнюю шкуру. То откупаемся, то отбиваемся. А как попал на свою землицу — красота. Тишина. Недаром со всех сторон купечество к нам прёт.

— Прямо уж так и прёт, — не то покрасовался князь, не то воистину так считал.

— Прёт, князь, прёт! Сколь пришло из Твери, Ярославля. Да и с других мест. Скоро своих вытеснят!

— Тебя, попробуй, вытесни!

Они посмеялись, потом купец заговорил серьёзно:

— Прослышал я, что литовец на них войной хочет пойтить. Немец меж собой живёт плохо. Тевтонский магистр враждует с рижским епископом.

— Слышал, — сказал князь.

И в голове забродили мысли: «Значит, Гедимин этим хочет воспользоваться».

— Чё, расстроил тя, князь? — спросил после долгого молчания купец.

— Не, — ответил князь, — наоборот, ты подал одну мысль. Литовцу нужна подмога, щас он будет сговорчивым.